Русский легион Царьграда

Нуртазин Сергей

Владимир сильно изменился со времени их последней встречи. Русые волосы уступали место ранней седине, посеребрившей клиновидную бороду, глубокая морщина протянулась между бровями к переносице, такие же морщины украсили чело князя, голубые глаза потускнели и излучали мягкий свет умудренного жизнью человека.

– Мечеслав, Мечеслав… – напрягая память, повторял Владимир, вглядываясь в его лицо. – Молвил мне о тебе купец новгородский Гостята Лепич.

– Ты мне, князь, меч даровал, когда в дружину принимал. Не осрамил я меча твоего. Побратим я Орма-варяга.

–

Княже, это же тот самый Мечеслав, для которого я с Добрыней у тебя пощады просил, когда мы радимичей на Пищане разбили, – напомнил убеленный сединой воевода Волчий Хвост.

– Помню. Ты в Царьград просился, чтобы сестру отыскать? – спросил Владимир.

– Я, княже, – ответил Мечеслав.

– А отыскал ли ты сестру свою?

– Нет, княже, сгинула.

– Дозволь, княже, спросить у Мечеслава, где Орм, побратим его? – обратился Волчий Хвост к князю.

– Нет боле Орма, навеки остался в земле ромейской, – грустно произнес Мечеслав.

– Беда, – с сожалением произнес князь.

Олег Волчий Хвост вздохнул, тяжко, с вырвавшимся из груди надрывным стоном.

– А пошто ко мне пришел? – спросил Владимир после недолгого молчания. – Ежели в дружину проситься, приму, мне такие вои и мужи многоопытные надобны.

– Нет, княже, устал я кровь лить, покоя хочу.

– Отдыхай, воин, молись, – промолвил Владимир. На какой-то короткий миг Мечеслав уловил во взгляде князя, обращенном на него, понимание и сочувствие, ощутил единение и затаенную общую боль.

* * *

К вечеру Мечеслав вернулся на коне, что приобрел на торгу у старого знакомца. Знакомцем же тем оказался дед Жданок; мужичок-нянька, ухаживавший за ним, когда его, полоненного и израненного, везли в Киев. Мечеслав не поверил своим глазам, когда увидел его изрядно поседевшего и постаревшего, но все такого же бойкого и крепкого, расхваливающего на все лады своего конька:

– Бери, молодец, молодой купец. Ходкий конек из степи прибег. Кун не жалей, забирай скорей. Могутный конь, не конь – огонь.

Мечеслав подошел ближе к старику. Жданок поначалу не признал изменившегося за долгие годы отрока-радимича и, поздоровавшись с ним, продолжал нахваливать свой товар.

– Не дареного ли коня продаешь? – спросил Мечеслав.

– Тебе что за дело, мил человек? Дарен не дарен, а мой конь. Хочу продам, хочу даром отдам, а ты, ежели конь по нраву, бери, а нет – дале ступай, – проворчал Жданок.

Тогда-то и припомнил ему Мечеслав его же слова, запомнившиеся на всю жизнь:

– «Вот взрастешь, оженишься, детишек нарожаешь, тогда приходи, потолкуем мы всласть про мою жадность. Я, знаешь, не воин, защита мне князь, жить буду долго, застанешь меня на земле, если сам доживешь». Вот я и дожил, дедушко Жданок. Не признал? А рушничок-то радимичский, тобой даденный, по сию пору у меня.

Старик прищурился, пристально посмотрел на Мечеслава слезящимися глазами. Губы его дрогнули, он вымолвил:

– Никак радимич?! Мечеслав?!

* * *

В избу он вошел с крупным щенком, подаренным ему купцом

Рулавом.

– Это тебе, Мечеслав. Ты Орму, спасителю моему, другом и братом верным был. Прими от меня этого щенка в знак уважения! Такого же я князю вашему Владимиру в дар преподнес. Щенок этот от суки наших северных волкодавов и греческого боевого пса – молосса. Пусть будет он тебе добрым другом! – сказал купец, вручая щенка Мечеславу.

Войдя в избу, Мечеслав отпустил щенка на пол. Щенок осмотрелся, стал обнюхивать избу. Таисия накрывала на стол и рассказывала, что на торгу ее случайно встретила служанка княгини Анны, приехавшая вместе с ней из Константинополя. Узнав, что она ромейка и недавно приехала из Византии, женщина отвела ее к Анне, а та, поговорив с ней, предложила быть в ее свите, так как скучает она по далекой родине, и разговоры с землячкой-единоверкой помогут ей справиться с тоской по родным местам.

– Что мне делать? – спросила она Мечеслава, садясь на скамью напротив него.

– Видать, сам Бог тебе помогает. Быть в хоромах княжеских – честь большая, да и легче станет тебе с соотечественницами, – сказал Мечеслав. – Я, знаешь, в путь собрался, места родные зовут, род свой радимичский хочу найти. Вернусь ли, нет ли, не ведаю. Изба эта отныне твоя, о том уговор имеется. Так что живи.

– Не нужна мне изба без тебя, Мечеслав! Возьми меня с собой. Не бросай одну. Не будет мне жизни без тебя! – запричитала Таисия.

– Нет! Быть тебе здесь! – жестким голосом сказал Мечеслав и чуть помягче добавил: – Отец Дионисий сказал, что покуда он в Киеве, навещать тебя станет, да и княгиня в обиду не даст. А еще вот защитника тебе принес! – Мечеслав, улыбаясь, потрепал щенку холку. – Ну, как кликать тебя будем?

Щенок, посмотрев на Мечеслава, напустил лужу. Отбежал в сторону и стал ждать, что же скажет новый хозяин.

– Вот тебе и сторож, вона сколь воды напустил! Нет, брат, завтра поутру во двор тебя отведу, не дело псу в избе быть! Чего уставился на меня, а? Как наречем пса? – спросил Мечеслав у Таисии, убиравшей щенячьи безобразия.

– Может, Аргусом? – сказала она.

– Что значит имя сие? – спросил Мечеслав.

– Жил в Греции, на острове Итака, царь, – начала свой рассказ Таисия, – звали его Одиссей. И вот однажды ушел он вместе с царями других греческих племен воевать против Трои.

– Слыхивал я про град этот, и про князя Одиссея от отца Дионисия, – сказал Мечеслав.

– И оставил он с маленьким сыном жену свою Пенелопу, – продолжала Таисия. – Долгих двадцать лет не было его дома, всякое пришлось ему пережить и испытать. И вот наконец вернулся он, совсем один, на свою родину. Но, возвратившись, узнал, что множество женихов хотели взять в жены его Пенелопу, чтобы царствовать на Итаке. Тогда обрядился он нищим и отправился во дворец, чтобы самому разузнать, что и как, а заодно расправиться с женихами. Никто не узнал его в этом обличье, и только верный пес Аргус признал его, замахал хвостом, но не смог подняться, так как был стар и болен, и умер, дождавшись своего хозяина.