Русский немец. Том 1. Команда вознесения
Шрифт:
А если и на фронт пошлют, тоже не беда. «Безусловной предпосылкой для прихода к власти пролетариата является знакомство всех коммунистов с оружием и тактикой ведения войны», – шпарили они по коммунистическому цитатнику. В действующих частях они развернут коммунистическую пропаганду и при первом удобном случае перейдут на сторону Красной армии, чтобы продолжать борьбу за новую свободную Германию. Все это казалось Юргену, он все никак не мог подобрать слова, нечестным, что ли, он бы этим вслух похваляться не стал.
Еще были социал-демократы. Когда-то
Представители различных религиозных конфессий жили своими обособленными мирками, не распространяя христианское милосердие и всепрощение за его пределы.
То же и расово неполноценные, не соответствующие расовым критериям, установленным Нюрнбергскими законами. Руководствуясь непонятным Юргену чутьем, они быстро образовали национальные общины, и теперь чех по бабушке Петер Доберман точил нож на словака по дедушке с материнской линии Йожефа Пинчера.
Большую часть контингента, не меньше трети, составляли уголовники, но общением с ними Юрген наелся до отвала еще в тюрьме. Оставались гомосексуалисты, которых тоже было непропорционально много, каждый пятый. Эти, с одной стороны, кучковались, а, с другой, растекались по всему лагерю, проникая во все остальные группы, недаром майор Хофмайстер, комендант лагеря, вторя фюреру, уподоблял их раковой опухоли в здоровом теле немецкой нации. Гомосексуалисты, конечно, приняли бы Юргена с радостью, но он предпочел одиночество.
С военной подготовкой тоже не заладилось. Когда им вскоре после прибытия объявили, что 999-й батальон предназначается для военных действий в Северной Африке, Юрген, один из немногих, воспринял это с радостью. Это было приключением! По представлениям Юргена Тунис и Ливия ничем не отличались от Средней Азии – много песка и мало воды, дикая жара и дикое население. Отец немного рассказывал о Средней Азии, о Туркестане, в его рассказах все выглядело героично и романтично. Юрген с рвением принялся овладевать военными навыками, чем заслужил благосклонность лагерного начальства, поначалу, и ненависть сослуживцев, навсегда.
Рвения достало на неделю, хватило бы и на дольше, да вмешалась строптивость – не желал Юрген выполнять всякие глупые, на его взгляд, приказы. Военное начальство строптивых не любит, благосклонность мигом сменилась придирками, естественно, несправедливыми, на взгляд Юргена. Когда его в очередной раз посадили на гауптвахту, он мог лишь гадать, какое из его многочисленных прегрешений послужило поводом для наказания.
Но дело оказалось много хуже, в канцелярию поступил донос, в котором Юргена обвиняли в антивоенных высказываниях и подготовке к государственной измене. Последняя формулировка побудила Юргена заподозрить в доносе коммунистов, но так ли это, он выяснить не успел. Часть военнослужащих, признанных медицинской комиссией негодными к несению службы в
Из огня да в полымя, из золотой альпийской осени в серую польскую мокреть, из благоустроенного концентрационного лагеря в чистое поле, в котором собственными руками придется возводить бараки, и в перспективе вместо Африки – Восточный фронт. Собственно, никаких перспектив для себя Юрген не видел. Тут-то мне и конец придет, мелькало в голове.
И командир этого батальона майор Фрике был, казалось, поставлен специально, чтобы вгонять новобранцев в гроб. Зверь, садист, дуболом и вдобавок ко всему псих. Это с первой минуты стало понятно. Продержал их после эшелона два часа на плацу под дождем со снегом, а они-то – в летней форме, в одних кителях и пилотках. И фельдфебели, псы под стать командиру, только покрикивали: смирно!
Майор этот его с первого взгляда невзлюбил. У них, в армии, так принято: выберут козла отпущения и ну его шпынять, чтобы другим неповадно было. Вот и этот – влепил ни за что два наряда вне очереди, для разгону.
А потом их загнали в барак, больше похожий на коровник – окошки маленькие, подслеповатые, места для отделений выделены как стойла, да и размером не больше, на головах друг у друга сидели. Две печки, в начале и конце, нещадно дымили, не продохнуть, а тепла – чуть, мокрая форма до утра не просохла. А уж какую баланду принесли на ужин! В тюрьме такую на голову подавальщику бы вылили.
При воспоминании о баланде резануло в желудке. Юрген открыл глаза. Ничего вокруг не изменилось. Лишь двое солдат последовали его примеру, усевшись у подножия деревьев, а остальные так и стояли, сгрудившись в центре площадки, молчали, устав от разговоров, да втягивали носом запах от далеких полевых кухонь. «Вот ведь стадо!» – подумал Юрген.
Тупая безропотность больше всего поражала Юргена в армии. Взять хотя бы солдат их батальона, тех, что из проштрафившихся военнослужащих. В палатке да на перекурах – бравые вояки, куда там! Послушать их рассказы, так они первыми в атаку поднимались, увлекая за собой других солдат, и демонстрировали чудеса находчивости, обходили иванов с флангов и били их с тылу, косили их из пулеметов рядами и брали в плен пачками.
Но стоило им встать в строй, куда все девалось, выкатят от усердия глаза и следят за каждым движением фельдфебеля, даром что многие офицерами были и в свое время этих фельдфебелей в хвост и гриву гоняли. А о простых солдатах и говорить нечего, те только приказы исполнять могут, думать им – запрещено! К этому быстро привыкали, армия почти всех перемалывала. Когда в Хойберг прибыли, какие все говорливые были! Права качали по поводу и без повода, что политические, что уголовники. Но попав в ежовые рукавицы фельдфебелей, языки-то прикусили. А особо бодливым потом майор Фрике рога пообломал.
Конец ознакомительного фрагмента.