Русский немец
Шрифт:
Но пора вернуться к реальной жизни!.. Сколько же я х'oдок-то за водой сделал? Пять или шесть? За размышлениями всякими со счёта сбился. Вроде, уже все баки и бочки налиты. Ну, в последний раз схожу – чтобы и в вёдрах вода осталась…
А село наше – красивое. За ним – голубая лента Волги, за ней – яркие, зелёно-золотистые поля, ещё дальше – сухая жёлтая степь. Вдоль дороги – огромные тополя. Они посажены здесь ещё при царице Екатерине Великой. Между прочим, она ведь тоже – из русских немцев…
Село у нас очень чистое. И это потому, прежде всего, что все мы, его обитатели, чистоту любим и поддерживаем. Улицы сами подметаем, водосточные канавы регулярно
Я, наверное, в танкисты пойду. А брат Алька (ему уже 16 лет) собирается в Горный институт поступать: вот папа и перевёл его в русскую школу. После немецкой-то школы – куда поступишь? Только – в местные вузы и техникумы. А в них только учителей и специалистов разных по сельскому хозяйству готовят. Скукотища!..
Уф-ф! Конечно, «приятное» это занятие – воду носить, но, как говорится, «хорошего – понемногу». Всё! Шабаш! Неплохо бы и на Волгу сбегать – окунуться!.. Да где там!.. «Пауль! Пойдёшь со мной – воду для полива возить! Жарко – табак сохнет». Это мама зовёт: колхозный бригадир пришёл – маму с соседкой заставляет даже сегодня, в воскресенье, на работу выходить. Я бы, конечно, лучше на Волгу подался. Но – надо так надо! Ведь маме без меня с быками-тяжеловозами не справиться! Они – огромные, ленивые, упрямые. Иногда встанут – и ни с места. Я тогда подхожу к ним, пошепчу на ухо, почешу шёрстку, поуговариваю – они снова и пойдут! У других возчиков так не получается почему-то. Вот и соседка – тётя Марта – пришла. Их с мамой обычно вместе назначают на разную работу. Так что они уже без слов друг друга понимают.
А пар'uт-то как! Ни облачка! Небо – синющее!..
2. Большая гроза
Вот и наш колхозный пруд. Пиявок в нём – ужас! И всех надо отпугнуть, обобрать… Так: все бочки наполнены, теперь едем на табачное поле – за село. Ах, сколько здесь запахов – благоухание! Под Одессой степь совсем не так пахнет. Чабрец, полынь – это мне с детства знакомо. У меня эти запахи куда-то в самую серёдку головы проникают – и сердце веселят. Зд'oрово! А ковыль как колышется под ветром – будто море!..
Ах, море, море! О нём я тоже часто вспоминаю. Я совсем маленький был – мы ездили как-то на одесские лиманы. Так там даже воздух солёный!.. Мама говорит, что здесь, на Волге, ей от белой акации «голову сносит». Смешная! Ну, как это можно – «голову сносить»?! Она же на плечах-то твёрдо сидит!..
А мне больше всего жёлтая кашка нравится – цветок такой, его ещё «медовником» называют. Сам по себе цветочек – маленький-маленький, а запах от него – обалденный, чисто медовый – на самом деле. Я в конце мая однокласснице своей – Ане Цицер – положил незаметно букетик в парту. Так она потом пол-урока головой вертела: всё искала – кто же это сделал? А я и глазом не повёл. Не зря мама говорит: «Застенчивый». Ну и ладно! А мне просто смотреть на Аньку нравится, да и за косичку её иногда дёрнуть. Она – такая смешная, эта девчонка!..
Эх, хорошо! Арба поскрипывает, вода в бочках плещется, пара быков шагает и шагает себе – мерной поступью. А вот и табачное поле. Рассада принялась удачно, кустики табака уже здорово
Жарко! От солнца пышет как из печки. У меня затылок аж дымится, наверное: фуражку в спешке забыл дома. А на небе – синем-синем – лишь одно белое пушистое облачко, да и то – вдали…
Но вот это дальнее облачко начинает быстро-быстро приближаться к нам. Тётя Марта посматривает на него – и почему-то с тревогой. «Всё, – говорит, – поехали назад!» А облако уже тут как тут – прямо над нами! И большущее же оно!.. И вдруг – потемнело! И заклубилось какими-то иссиня-чёрными вихрями – как тот чёртик, что из дедушкиной табакерки выскакивает. И тут же сверкнули сразу две молнии – будто лестница с неба прочертилась! И ударило где-то в землю: совсем неподалёку – оглушило просто…
Я, честно сказать, если и не испугался, то как-то растерялся. А тут ещё одна молния жахнула – прямо в дерево, почти рядом. Словом, страшенная гроза началась. Да так внезапно. Никогда я такого прежде не видел! И тут что-то мне по темечку лупануло. Больно же! Оказывается – град! Быки замычали – и встали намертво. А мама мне на голову деревянное ведро надела, и мы полезли под арбу – скрываться от града. Тут и дождь ливанул, да сильнющий – как из ведра. Правда, длился недолго – всего минут пять…
Выбираемся мы из-под арбы, а вокруг – сплошь градины лежат. Как снег – чуть ли не по щиколотку. Mein Gott! (Боже мой!) Вот это да! Мама говорит, что такой ужасной грозы она в жизни никогда не видела. Тётя Марта успокаивает её: «Здесь так бывает. Но редко – один раз лет в пять».
У тёти Марты прадеды приехали сюда из Дармштадта. («Это небольшой город – почти в центре нынешней Германии», – так папа говорит.) Приехали они в дальние времена: может, ещё при царице Екатерине Великой, то есть где-то во второй половине XVIII века. Открыли здесь, в Варенбурге, склад товаров. Ведь и название-то села – по-немецки «Warenburg» – означает «Город товаров». А колонистам эти товары были ой как нужны! Я бы, к примеру, на их месте взял и купил – в первую очередь – ружьё. И – в степь, на охоту…
Я, между прочим, давным-давно (и уже не раз) стрелять пробовал – в тире. Папа даже как-то удивился, что я так метко стреляю. «Глаз у парня хороший, «ворошиловским стрелком» будет!» – сказал тогда папе хозяин тира. Он – инвалид Гражданской войны: говорят, в Чапаевской дивизии служил – в ней было тогда немало поволжских немцев…
А гроза кончилась внезапно – так же, как и началась. Добрались мы, наконец-то, до дома. Перед этим быков поставили на колхозный скотный двор – отдыхать до вечера. Тут и нам бы пообедать – самое время! Бабушка уже издали рукой машет. И папа тоже дома – отлучался на время по каким-то своим делам и только что вернулся…
Вдруг видим: бежит к нам по дороге сосед – Александр Петрович. Обычно – тихий такой и степенный, а сейчас он на бегу кричит папе во всё горло: «Генрих Николаевич! Война!» Мы все на своём дворе аж подпрыгнули – и рты разинули. А он, сосед, в двери ввалился: рот открывает – судорожно воздух хватает. И ничего толком сказать не может. Папа похлопывает его по плечу, успокаивает, спрашивает: «С кем война-то? Снова с Финляндией?» Тут Александр Петрович, немного отдышавшись, и отвечает: «Да нет же – с Германией!» Папу даже перекосило: «Не может быть! У нас же с ними пакт – «О ненападении», на 10 лет!..»