Русский политический фольклор. Исследования и публикации

Панченко Александр Михайлович

С места: Каким образом хранить материалы, не имеющие политического значения контрреволюционного, напр<имер>, порнографический, мещанский фольклор и т. д.

Ю. М. Соколов: По предписанию дирекции у нас был просмотрен весь материал и то, что широкой публике признано неудобным давать, то заносится в особые списки и тут происходят известные соглашения с теми лицами, которые ведают политической стороной. Если это нужно по политическим соображениям изъять, то это изымается, а если это не вызывает таких сомнений, то остается с пометкой «не выдавать для широкого пользования» [315] .

315

Отдел русского фольклора ИРЛИ. Стенографические отчеты конференции. Сессия Института антропологии и этнографии 1938 года. Л. 33–34. В переписке директора ГЛМ В. Д. Бонч-Бруевича и заведующего фольклорным отделом Ю. М. Соколова есть упоминания

о проверках архива. Например, в письме от 1936 года В. Д. Бонч-Бруевич пишет: «Считаю своим долгом сообщить Вам, что в настоящее время у меня ведется проверка особой комиссией всего архива и думаю, что в скором времени они подойдут к фольклорному Отделу, когда эта Комиссия, пригласив Вас в свой состав, займется тщательной проверкой всего Фольклорного Отдела, и будет крайне печально, если там и по этой административной, совершенно для нас обязательной стороне дела, найдутся какие-нибудь сильные отклонения от правил, утвержденных Правительством. Очень прошу Вас сейчас же на это обратить внимание и заставить Ваших помощников все исправить, а Вам лично прошу за этим Строжайшим образом проследить» (ОР РГБ. Ф. 369. Кар. 203. № 24. Л. 18–19). К этому же периоду относится обсуждение вопроса о перепечатке и хранении эротического фольклора в фольклорном архиве ГЛМ.

Впрочем, история фольклорного архива Пушкинского Дома не подтверждает фактов изъятия коллекций по персональному принципу.

При обыске и последующем аресте у Н. Е. Ончукова в 1932 году были изъяты письма, но не фольклорные записи: «Письмо покойного харьковского профессора А. И. Яцимирского к члену-корреспонд<енту> Академии наук А. И. Лященко – в них излагается новая теория происхождения русских былин, над которыми я работаю. Материалы моей работы по библиографии былин с 1917 года. Письма разных ученых ко мне» (ОР РГБ. Ф. 369. Карт. 312. № 16. Л. 1) [316] . Находясь в ссылке, Н. Е. Ончуков посылал в Государственный литературный музей свои полевые записи. В 1938 году ГЛМ приобрел материалы также подвергшегося политическим преследованиям фольклориста В. П. Чужимова. Следовательно, репрессии в отношении собирателей не влияли на судьбу записанного ими фольклора.

316

Т. Г. Иванова в статье «Новые материалы к биографии Н. Е. Ончукова» (Иванова 1996 [1998]) среди причин ареста ученого в 1929 году указывает на его работу в колчаковских газетах в 1919 году и «контрреволюционный заговор в Бюро краеведения». Во время второго ареста в 1939-м была опечатана его библиотека.

В фольклорном архиве Пушкинского Дома имеется коллекция № 193 «Особое хранение», сформированная в 1969 году. Она представляет собой папку с материалами, извлеченными из других коллекций. Однако в ней не всегда есть указание на номер фонда, где раньше хранились эти записи. Большинство текстов не паспортизировано, не указан исполнитель, место и время записи.

Видимо, в конце 1940-х годов просмотр сотрудниками КГБ или архивистами фольклорных записей был выборочным. Можно предположить, что в первую очередь прочитывались перебеленные и машинописные тексты.

А. Н. Мартынова рассказывает о том, как была создана эта коллекция, следующее:

НГК: Вот вы говорите, что пришли в институт в 68-м году, через год была уже сформирована особая коллекция.

АНМ: Не помню уже. В 70-й или когда там было. Нет, не 68-м. В 68-м я сидела, год во всяком случае, не поднимая головы. <…> НГК: Сверка наличия?

АНМ: Да, я сверяла, проверяла все. И не вчитывалась даже. Это потом я стала вчитываться и уже Малова, по-моему, сказала, что там есть антисоветское. Наверное, Малова мне это сказала: «ты отбери в какую-нибудь папочку все, не выдавай». <…> Просто посоветовала, не то, чтобы она приказала, или что-то.

НГК: И никому вы не выдавали? Не приходили проверяющие?

АНМ: Нет, и никто особо не интересовался.

НГК: А вот вы по какому принципу выбирали материал?

АНМ: Ну если мне так кажется, что там что-то антисоветское есть, так и вытаскивала оттуда, из коллекции.

НГК: Антисоветское?

АНМ: Да. <…> Нет, ни духовных стихов, ни заговоров, я ничего не выкладывала. Заговоры тоже были заброшены. <…> Да, только антисоветское. То, что еще осталось, то, что эти добры молодцы не сожгли. А то, что это сожжено было в кочегарке нашей, это мне Коргузалов сказал. А то что она (А. М. Астахова. – Н.К.) в этом участвовала, он это говорил.

НГК: А не рассказывали, что отбирали?

АНМ: Антисоветское. <…> Я говорю, я тогда еще не сильно вчиталась.<…> НГК: Не прятали?

АНМ: Это тоже прятание было, когда я вытащила и положила в отдельную папку. Я их не уничтожила. Но я… Вот если конкретно кто-то сказал, выяснила я, как и что, куда и зачем. <…> Вас не спрашивали, а я не рекламировала и ничего не издавала.

Коллекция № 193 была создана по устной рекомендации сотрудника Рукописного отдела М. И. Маловой,

в чьи обязанности входило консультирование по разборке и описанию архивных фондов, организация работы экспертно-закупочной комиссии [317] . Из основного фонда рукописного фольклорного хранилища были отобраны антисоветские материалы, пропущенные чекистами в конце 1940-х годов. А. Н. Мартынова не называет эту коллекцию «спецхраном» и считает такую форму хранения запрещенного фольклора – «утаиванием», так как она была сформирована без официальных инструкций и рекомендаций.

317

Малова Марфа Ивановна (1907–1978) (ПД 2005: 477).

В устной беседе заведующая Рукописным отделом Т. С. Царькова рассказала мне о существовании в позднее советское время стеллажа с описями коллекций, не предназначавшихся для читателей. Это были, например, описи коллекций М. А. Волошина, Р. В. Иванова-Разумника и архива масонов. Она также отрицает факт существования официального «спецхрана» в рамках Рукописного отдела. Однако, по-видимому, существовало негласное правило хранить отдельно и не выдавать читателям некоторые документы опасного политического содержания или рукописи «запрещенных» авторов.

Можно сказать, что папка «особого хранения» фольклорного фонда была сформирована примерно с такими же целями, и эта коллекция вписывается в общие тенденции формирования фондов Рукописного отдела.

Общая характеристика коллекции № 193 («Особое хранение»)

Коллекция включает 32 единицы хранения и ненумерованную подборку частушек, а также машинописный сборник Алексея Цитварова «Сборник бытовых народных анекдотов» [318] ). Единицы хранения за № 1, 2, 4, 5, 6 в папке отсутствуют. Все материалы можно разделить тематически на три группы: антисоветский фольклор, блатной и эротический, согласно принципам уничтожения материалов фольклорного фонда по одному из процитированных выше актов.

318

Эта единица хранения прежде была в РО ИРЛИ P. V. Колл. 1. П. 34. № 1 (1940–1960). Анекдоты, записанные Цитваровым, хранятся в папке ОХ. Анекдоты были записаны в 1964 году в Ленинграде.

Изъятия производились из архивов И. С. Фридриха, А. А. Измайлова, М. И. Романова. Большинство материалов в папке «особое хранение» были изъяты из архива Л. В. Домановского, сотрудника Отдела фольклора Пушкинского Дома [319] (№ 8–28). Леонид Владимирович Домановский (1920–1968) работал в ИРЛИ с 1953 года сначала как внештатный, а потом как штатный сотрудник. Его записи материалов, перемещенных в «особое хранение», можно датировать периодом 1937–1967 годов.

319

Леонид Владимирович Домановский (1920–1968) был сотрудником Пушкинского Дома с 1953 по 1968 год. В круг его научных интересов входили история фольклора, советский фольклор, текстология фольклора, исторические песни. См. о нем: ПД 2005:493; Домановский 1968.

В «особое хранение» вошли следующие конспекты Л. В. Домановского:

№ 8 включает выписки из мемуаров Георгия Виллиама «Побежденные», опубликованных в журнале «Красная новь» (Виллиам 1923: 326, 327–328). Выписки касаются деятельности «Осваг» – осведомительнопропагандистского агентства «Вооруженных сил Юга России». Автор мемуаров пересказывает сюжеты «лубочных» пропагандистских картинок, виденных им в Новороссийске, и рассказывает о подкупленных пропагандистами нищих, кричавших, что их изуродовали в «чрезвычайке».

№ 9 представляет собой выписку из воспоминаний А. К. Югова «Колывань» (Югов 1927: 181–183) [320] о восстании крестьян против продразверстки в 1920 году в Сибири. А. К. Югов сообщает, что крестьяне ожидали прихода великого князя Михаила Александровича [321] и помощи японцев, цитирует лозунги восставших [322] и говорит о жестоком подавлении бунта.

№ 13 содержит переписанный Л. В. Домановским текст песни «Тише, тише… Все заботы прочь в эту ночь…» из сборника А. В. Пясковского «Коллективная пролетарская поэзия» (Пясковский 1927: 192). Песня была написана одесскими комсомольцами во время оккупации Одессы войсками Белой армии.

320

Автор воспоминаний Алексей Кузьмич Югов (1902–1979), писатель. В конце 1920-х годов работал врачом в сибирском селе Колывань.

321

Ожидание Михаила Александровича провоцирует возрождение легенд о «царе-избавителе». Актуализация этого сюжета в советское время рассматривается в работе А. С. Архиповой: (Архипова 2010).

322

В частности, вполне «фольклорный» лозунг «Долой коммуну с кониной, да здравствует царь со свининой».