Русский самородок. Повесть о Сытине
Шрифт:
В Варшаве солдаты Люблинского полка заявили:
– Не пойдем воевать. Какой смысл везти нас на убой за десять тысяч верст. Убивайте здесь…
Восьмерых зачинщиков повесили.
В Вязьме восстал Лифляндский полк. Многих расстреляли.
По всей России, от невских берегов до Тихого океана, прошел слух о расстреле рабочих в Питере.
Пятый год закончился поражением революции.
Наступила пора угнетения, упадка сил и временной безнадежности. Некоторые политические деятели в растерянности заявляли: «Не надо было браться за оружие». Или даже так: «Пусть царское правительство оградит нас штыками от ярости народной…»
И только Ленин и его гвардия большевиков
Недовольство результатами позорной русско-японской войны охватило и среду высшего офицерства.
…В Георгиевской думе на Литейном проспекте генералы, полковники и подполковники после официального заседания и банкета, в меру подвыпившие, вели в кулуарах весьма несдержанные разговоры по поводу провала кампании на Дальнем Востоке.
Подполковник юстиции, он же сотрудник газеты «Русский инвалид», Владимир Апушкин резко и деловито возражал своему собеседнику, военному литератору, полковнику Новицкому:
– Простите, коллега, мне совершенно ясно то, что вы напрасно поддержали своей репликой профессора Никольского, когда тот обвинял полковника Кладо. Верно, в своих наставлениях Кладо доказывал, что в современных морских сражениях главную роль будет играть пушка, но не торпеда. Да, Макаров был другого мнения, но он имел в виду несовершенную боеспособность наших пушек… На мой взгляд, Кладо нуждается в поддержке со стороны своих коллег. Он потерпевший… Зачем же вы его?..
– Все мы потерпевшие, – с досадой отмахнулся Новицкий.
– Но он больше всех! Как бы вы почувствовали себя на его месте, если бы из ваших трудов военная цензура стала вырывать десятки страниц и предавать их сожжению? – спросил Апушкин.
– Со мной этого не случится, – отозвался Новицкий. – Когда я пишу, мне кажется, что на тупом конце карандаша восседает цензор и меня предостерегает.
– Вот видите, предостерегает. У нас почти нет военной литературы, а если она появляется с намеками на критику провалившихся военных деятелей, или же высказываются взгляды в защиту самостоятельности мышления офицерского состава, то цензор, уподобляясь коновалу, проводит решительную операцию. Над подобными вещами очень едко и остроумно подтрунивают штатские поэты. Кстати, вот перед нами инженер Величко, спросим его. Константин Иванович, – обратился к Величко Апушкин, – будьте добры, дайте на минутку нам тот стишок, что вы мне во время доклада показывали.
– Только не порвите и верните. Впрочем, Новицкому я сам прочту.
Они нашли укромное место в полуосвещенной комнате, уселись на плюшевом диване.
– Стихотворение называется «Зловредный полковник и спасительный костер», – объявил Величко.
– Позвольте, кто автор? – спросил Новицкий.
– Подписи нет. Но говорят, что сие исходит от вернувшегося из минусинской ссылки Амфитеатрова… По стилю похоже.
– Читайте.
Отложив папиросу в пепельницу, Величко вполголоса начал:
Споем мы на лад петербургской земли:– Ой, ладо, ой, ладушки-ладо.В морском министерстве намедни сожглиУчебник полковника Кладо.Почто же такой возгорелся костер,Как призрак былых инквизиций?Крамольный учебник был слишком остерВ разборе Цусимских позиций.«Коварною ложью» смущая умы,Шептал– Кладо знает об этом? – спросил Новицкий.
– Да, он переписал даже себе на память.
– И смешно и горько нам, – отозвался Апушкин, – помню, как сейчас, японцы стреляли с дистанции шестидесяти кабельтовых и дырявили наши корабли, а наши не могли отвечать… В начале войны на обращение русских патриотов царь изрек: «Русские люди могут положиться на меня. Я никогда не заключу позорного или недостойного России мира»… А как оправдались эти слова? Легко отделались; если бы не хитроумный Витте, царь пошел бы еще на более позорные уступки победителям. А как выглядим мы, господа офицеры?.. А что будет дальше, если на нас нагрянет еще более подготовленный противник с Запада?
– Надо учиться и переучиваться, а главное, перевооружаться, – ответил Величко.
– А самое главное, – сказал Новицкий, – поднимать в военных силах боевой дух, дабы не было нервозности у офицеров и безразличия у солдат.
– Серьезной боевой подготовки к будущей войне не чувствуется. А война будет. Кто против этого возразит? А чем воодушевлять солдата? Лубочными картинками? Не поверит. Что читать русскому офицеру? Где высказать ему свои деловые соображения и полезные советы? На узких полосках «Русского инвалида» широко не развернешься. Нам нужна познавательная серьезная и большая военная газета, – высказался Апушкин.
– Дожидайтесь, Военное министерство покажет вам кукиш.
– Немыслимо. Не разрешат…
– А если мы найдем издателя-капиталиста? Скажем, Суворина? И с его помощью организуем газету?..
– Да, это туз, но для нас не козырный, – слишком не та фигура, – не согласился с Апушкиным Величко, и пояснил: – Репутация Суворина в общественном мнении подмочена, поговаривают, что его «Новое время» поддерживается не только монархическими кругами, но даже французской военщиной…
– А если Сытина тряхнуть за бороду и увлечь его идеей создания военной газеты?
– Ну, что вы, Владимир Александрович, наивно думать даже о Сытине, – запротестовал Новицкий. – Царские драгуны и казаки разгромили его типографию; Сытин едва оправился после страшного погрома, и, надо полагать, не очень-то лестного мнения он о войсках вообще; да вы его, пожалуй, можете оскорбить таким предложением. К слову сказать, – продолжал Новицкий, – мы знаем, что он решительный, деятельный, может печатать все, что угодно, начиная с Библии и кончая революционными прокламациями. Но военное дело – орешек не по его зубам.