Русский самородок. Повесть о Сытине

Коничев Константин Иванович

– Для меня, как для частника, и для членов товарищества наступил кризис. Но то, что нами сделано, все, что нами построено, все остается в целости, передается хозяину – народу. Значит, никакого тут кризиса нет, а просто передача из рук в руки. И не думайте, что я сожалею. Нет. Придет время, и в Америке с Рокфеллером то же самое получится… – Сытин иногда в разговорах упоминал этого американского капиталиста и находил между ним и собой, в способах быстрого обогащения, что-то общее. Он где-то вычитал «откровения» Рокфеллера о том, как тот

нажил пятьсот миллионов долларов. Начал разживаться с восьмилетнего возраста: сберег немного денег из тех, что родители давали ему на конфеты, купил индюшек, выкормил, продал, получил барыш. Потом стал торговать керосином и хлебом, брал и давал ссуды, а дальше уже обзавелся пароходом. Затем завладел рудниками, и появились свои сталелитейные заводы, бумажные фабрики… А началось с индюшек!.. И все оттого, – подчеркнуто восхищался Сытин Рокфеллером, – что он сам не был индюком, брал себе в помощники мозговитых людей.

– Едва ли Рокфеллера постигнет ваша участь, Иван Дмитриевич, – высказал свои соображения тестю Благов. – Америке не с кем воевать. А происхождение русских революций и пятого и семнадцатого года идет от неудавшихся войн…

– Это так, но только отчасти, – вмешался Дорошевич, – и еще неизвестно, чем кончится. Некоторые рассчитывают на интервенцию. Она будет, факт. Кстати, кое-кто уже сматывает удочки, смазывает пятки, бросаясь на южные окраины России.

– Трусливые крысы. Корабль не тонет, а они уже вплавь кинулись, – нахмурясь, заметил Сытин.

Ненадолго все замолчали.

– Давайте не будем робеть. Будь что будет! – рассудил Сытин.

Благов на это ответил:

– Не знаю, как дело пойдет дальше, а я думаю тоже податься на юг, в Киев или в Одессу. И если там будет другой порядок, найду себе дело или в книготорговле или в редакции какой-нибудь газеты.

– Вольному воля, – равнодушно проговорил Сытин.

– А я – ни с места! – решительно заявил Дорошевич. – Иван Дмитриевич, и вы, не сомневаюсь, навечно связали свою судьбу с Москвой?

– И с Россией, с народом, – ответил Сытин. – И ни под какое крылышко никакой оккупации никогда не пойду! Были в России интервенты: и поляки, и татары, и французы в Москве бывали, бывали и уплывали. А Москва стояла и будет стоять! И быть ей столицей. Я давно об этом говорю. Питер, как столица, не на месте.

Это ожидалось и скоро произошло.

Советское правительство со всеми наркоматами и всероссийскими учреждениями из Петрограда выбыло в древнюю Москву, ставшую столицей Советской республики.

ПРИ НОВОМ СТРОЕ

Кумир анархистов и анархо-коммунистов Петр Кропоткин с первых же дней советской власти не стал на сторону врагов нового строя. Вернувшись из эмиграции в Россию, он поселился в Московском Кремле. Последователи его учения в восемнадцатом году иногда вступали в перестрелки с милицией, и даже в Москве кое-где можно было еще встретить вывески: «Клуб анархистов», «Клуб анархо-синдикалистов», – но Кропоткин

понимал, что идеи Маркса и Ленина победили и мешать коммунистам-большевикам было бы совершенно неверно.

Бывший князь, знаменитый географ, теоретик анархизма, достигнув глубокой старости, тихо-мирно доживал свои дни в одном из древних зданий с узкими решетчатыми оконцами, выходящими на изуродованные обстрелом башни Кремля.

С давних пор зная биографию этого человека и наслушавшись о нем рассказов от очевидцев, Иван Дмитриевич Сытин испытывал желание где-либо встретиться с ним и познакомиться. Как-то Сытину довелось быть в Лондоне и проезжать мимо того дома, где проживал Кропоткин. Но Иван Дмитриевич постеснялся зайти к нему.

После революции Иван Дмитриевич решился все-таки навестить его в Кремле и, пока еще имел некоторые издательские права и возможности, хотел предложить Кропоткину напечатать что-либо из его книг. Полный добрых намерений, Сытин заранее предполагал, какой должна быть встреча, о чем произойдет разговор, и даже представлял себе, каким древним мудрецом Кропоткин выглядит. Мог он об этом думать и судить хотя бы по тому, что в «Ниве» был помещен не один портрет Кропоткина.

Он стал собираться к нему, но в это время кто-то постучал.

Сытин распахнул дверь.

– Ого! Явленные мощи из Марьиной рощи! – невольно воскликнул Иван Дмитриевич, – как вы изменились! Попадись на улице, я, пожалуй, вас не узнал бы…

Перед Сытиным стоял осунувшийся, согнутый тяготами жизни бородатый старик, в котором Иван Дмитриевич признал бывшего владельца раменской мануфактуры Бордыгина.

– Вы, кажется, куда-то собрались?

– Да, спешу в одно приличное место, но что вам от меня угодно?

– Я за советом.

– Пожалуйста, чем могу служить?

– Иван Дмитриевич, вы находитесь близко к нынешним хозяевам, вы в курсе политики, – заговорил таинственно и с оглядкой Бордыгин, – как по-вашему, крепка эта власть?

– Вот что, батенька, спросите об этом Ленина! – Сытин сел за стол напротив Бордыгина и начал теребить скатерть. Евдокия Ивановна приметила и подумала: «Верный признак: черт принес этого Бордыгина. Иван Дмитриевич нервничает, поссорится». Так и вышло. Бордыгин вкрадчиво и доверительно продолжал:

– Колчак двигается к Вятке, а за Колчаком идут поезда с японской дешевой мануфактурой.

– А дальше?.. – поторапливал собеседника Сытин.

– А дальше, у меня кое-где спрятаны большие запасы мануфактуры. Сейчас на нее большой спрос, но беда, уж больно деньги падучие!.. И вот я запутался: не начать ли мне сбывать через посредников сейчас? Не то придут японцы со своими материями, мне против них трудно будет конкурировать…

– Так вот вы о чем! А вы о России думаете? А вы о русском народе помните?! – Иван Дмитриевич рванул скатерть, ваза с цветами упала на пол, разбилась вдребезги. – Вон отсюда! К черту! Не выношу шкурников и провокаторов, катись!..