Русский щит. Роман-хроника
Шрифт:
Мужики натянули луки.
Онуфрий, взвизгнув по-заячьи, кинулся прочь. Но — не ушел. Чья-то меткая стрела, вонзившись в спину, повалила монаха в сугроб.
И тогда сотник приказал зажечь крепость.
Десятки стрел с клочками горящей пакли вонзились в бревна частокола, в крыши землянок, в стены амбара, где хранилось боярское добро. Пожар вспыхнул сразу во многих местах. Защитники городища не могли справиться с огнем.
Татарские всадники окружили городище и ждали, когда руситы сами выйдут за ворота, чтобы не сгореть заживо. Наконец ворота распахнулись. Но не беспомощная
Короткой была эта неравная схватка. Женщины и лети так и не вышли из объятой пожаром крепости: они предпочли смерть в огне…
К Хори-Буху приволокли раненого старика. Сотник склонился над ним, заговорил ласково:
— Я вижу, ты храбрый воин, старик. Скажи мне, не ходили ли ваши люди на дорогу? Не слышал ли ты, кто нападает на обозы? Скажи, и ты будешь жить. Я прикажу перевязать тебе раны, накрыть шубой и отвезти куда ты хочешь. Что ж ты молчишь, старик?
Толмач торопливо переводил слова сотника.
Но старик смотрел на татарского начальника с ненавистью. Его исхлестали плетьми, искололи саблями, но он так и умер молча…
Сотнику принесли кривой кинжал с рукояткой, осыпанной драгоценными камнями. Хори-Бух внимательно осмотрел оружие. Да, это был очень дорогой клинок, индийской работы. Такому знатоку, как сотник Хори-Бух, достаточно было одного взгляда, чтобы определить, что кинжал изготовили искусные мастера Лахора или Пешавара. В Индию еще при жизни великого хана Чингиса ходили тумены его воинов и привезли богатейшую добычу. Такой кинжал мог принадлежать только хану. Или особо отличившемуся нукеру, доверенному гонцу.
Хори-Бух спросил:
— Сколько руситских воинов было в крепости?
— Меньше трех десятков. Только старики и безусые юноши…
— Значит, крепкие воины ушли куда-то из крепости, — решил Хори-Бух. — Мы подождем. Воины должны вернуться!
Татары поставили юрты на поляне. Дозорные ушли на лесную дорогу, которая вела к Москве-реке. В кустах стояли оседланные кони. Воины лежали рядом на войлочных подстилках, готовые сесть в седла по первому сигналу. Сотник Хори-Бух умел устраивать засады и умел ждать: если нужно, он будет стоять здесь много дней.
Может быть, ратники Ивана Федоровича и Милона попали бы в засаду, но едкий запах гари предупредил об опасности. Ватага остановилась, изготовилась к бою. Милон и Елифан сошли с дороги, окольным путем, через овраги и частый ельник, подобрались к городищу. И увидели обугленные стены и татарские юрты на поляне. Засада!
На войне обнаруженная засада — это уже не засада, а западня для тех, кто ее устроил. Эту простую истину вспомнил Хори-Бух, когда из леса выбежали руситские воины и набросились на его людей. Кони, напуганные криками и лязгом оружия, разбежались по лесу. А в пешем строю его воины бьются плохо, Хори-Бух это знал. Утопая в сугробах, он побежал в глубь леса, подальше от поляны.
Шум боя остался позади.
Хори-Бух, продравшись через кусты, вышел на тропинку. Может, и на этот раз удача не изменила ему? Может, тропа выведет его навстречу передовым разъездам тумена
Но бог войны отвернулся от сотника, бросившего своих воинов. Тропу стерегла глубокая волчья яма. Хори-Бух ступил на тонкий настил из хвороста, припорошенный снегом, и провалился вниз. Острый осиновый кол, вколоченный в дно ямы, пронзил его. Он умер, так и не поняв, что с ним случилось…
Хороший конь может скакать без отдыха двенадцать часов. Сколько ни понукай его, дальше он не поедет. Кто не знает предела сил коня, не должен садиться в седло. Так и полководец, не понимающий предела силы войска, не должен возглавлять поход. Так учит закон великого Чингисхана — яса.
Батухан видел, что к весне силы войска были уже на исходе. Покинуть лесную страну руситов и отступить в степи — иного решения не было. Но как отступать?
Мудрый полководец Субудай советовал отходить большими ратями, чтобы воины и обозы были в безопасности. «Руситы не похожи на другие народы, — убеждал Субудай. — Они не сложили оружие даже после того, как разрушены их крепости и убит самый большой их князь! Опасно отходить в стороны от проезжих дорог, посылать летучие загоны в леса. Многих воинов недосчитаются тумены, а потери и так велики…»
Но все жаждали новой добычи: темники и тысячники, сотники и простые воины. А ее можно было найти только на новых дорогах, в других городах и селениях этой страны, в лесах, где села и деревни не разорены. И ханы решили идти облавой, раскинув, как невод, свои поредевшие сотни. И уже прибегали гонцы с недобрыми вестями: бесследно исчезают воины в руситских лесах.
Теперь, спустя месяц после начала облавы, Батухан горько пожалел, что не послушался мудрого совета, уступил настояниям ханов. Поредели тумены, устали кони, а до степи было еще далеко.
Свои собственные тумены Батухан собрал в кулак и повел к Смоленску, богатому русскому городу, стоявшему в верховьях Днепра. Сотники и десятники торопили воинов:
— В Смоленске каждый получит шубу и серебряные чаши. Молодые пленницы будут усладой их шатров, когда степные ветры освежат лица и наполнят здоровьем грудь. Руситы напуганы славными победами Батухана. Они не осмелятся сопротивляться.
В начале апреля передовые сотни подошли к Смоленску.
Началась оттепель. Болота вокруг города подтаяли. Хрупкий весенний лед ломался под копытами коней.
Юртджи, искатели дорог, долго кружились у опушки леса. Несколько смельчаков, пытавшихся проехать напрямик, утонули в болоте. Смоленск казался недосягаемым.
У костров пытали пленных, доискиваясь безопасного пути. Руситы умирали, не выдавая дорогу к родному городу. Только на вторые сутки местный бортник, не выдержав страшных мук, указал тропу через Долгомостьевское болото.
Растянувшись длинной лентой, конница Батухана двинулась к Смоленску.
Но у края болота, на поле перед Молоховскими воротами, стояли в боевом строю смоленские полки. Татары не могли использовать своего численного превосходства: по тропе среди болота ехали в ряд только десять всадников и только первый десяток мог сражаться.