Русский Сонм. Дилогия
Шрифт:
– Может, – кивнул Фэб. – Это генетика. Не обязательно, конечно, но может.
– Интересно, какой процент больных детей… – вслух подумал Ит.
– А вы разве не смотрели тогда? – удивился Кир.
– Мы только смерти смотрели, – покачал головой Скрипач.
– Жаль. Посмотрели бы, может, чего и поняли.
– Не думаю. – Фэб сел в кресло, опустил голову на руки. – Господи, как же мне хочется отсюда убраться… побыстрее и подальше.
– Но все-таки зачем Мороку это нужно? – в пространство спросил Клим. – Зачем ему, который умер черт-те сколько лет назад, это все нужно?!
– Это
– По какому же? – прищурился Клим.
– Ему не интересен результат. Ему интересен лишь процесс. Он не доиграл при жизни и теперь… доигрывает… вот так…
* * *
…Чем дальше, тем злее и напыщеннее становились письма Мещеряковой-Калериной. Иту, который их читал, казалось, что в этой женщине словно сидел демон, который выкручивал ее душу, превращая в подобие себя. Матери, кстати, казалось то же самое – судя по ее ответам.
Скрипач, параллельно читавший работы «соратницы в борьбе» по социологии, уже раза три подходил к Фэбу с просьбой унять все нарастающую головную боль, а на шестом томе «трудов» сдался и отложил «лист».
– Больше не могу, – простонал он, заваливаясь на кровать, где сидел Кир. – Если продолжу, меня стошнит.
– А я еще почитаю. – Ит вытащил еще одно письмо. – Ну да, мама-то была нормальная. Мы с ней буквально на одной волне думаем…
– И чего вы думаете? – Скрипач подполз поближе к Киру, тот приобнял его одной рукой и прижал к себе. Во второй руке была старая бумажная записная книжка, принадлежавшая Макееву.
– Вот смотри. «Умоляю тебя, опомнись. Это не человек, это демон, самый настоящий демон, главная цель которого – управлять покорными ему людьми и творить то, что этому демону угодно. Посмотри вокруг себя, оглянись. Повсюду царят жестокосердие и животная похоть…» Кстати, да. Про животную похоть она совершенно права. Жестокосердие, впрочем, ушло – люди, получившиеся в итоге, на жестокосердие не способны. Для него нужна как минимум злость и сила воли. Тут злости нет в помине, овца вообще животное не злое.
– Но вкусное, – вставил Кир, не отрываясь от книжки.
– Да, вкусное. Но не злое – точно. Так вот, где я там… – Ит снова поднял письмо. – Угу, вот тут: «…безверие и равнодушие. Стараниями этого демона в результате будет уничтожено то, что выстраивалось тысячелетиями». Это она о местном православии, конечно.
– Да, а что с религией? – спросил Кир.
– Примерно то, что и должно было быть. – По религии как раз читал Фэб. – Как только они добились власти, они начали перекраивать религию под себя, представив ее как один из основных институтов государства. Святыми становились люди с весьма сомнительными деяниями и жизнеописанием. Они подходили под новую идеологию, их канонизировали и объявляли святыми и героями. Хотя, на мой взгляд, они этого не заслуживают. Убивали, грабили, распутничали. Потом… ага, потом произошло упрощение ритуалов, упрощение служб – для максимально легкого восприятия. И появилось первое поколение, которое истово верило с младых ногтей
– На Ленина похоже, – хмыкнул Скрипач. – Но… На Терре-ноль про него анекдоты рассказывают, а тут я что-то не слыхал ни одного анекдота про Макеева.
– А их и не может быть. Они на подсознательном уровне боятся злого бога. – Ит отложил письмо. – Про того, кого так боишься, анекдот не расскажешь. Злой бог, он такой. И убить может.
– Это точно, – покивал Фэб.
– До сих пор не могу сообразить, чем это все может нам помочь и чего именно из этого боится Морок. – Клим плюхнулся на стул, с которого посыпались бумаги. – Или, может, он что-то из этого хочет?
– Крестики. – Брид сидел на столе, перебирая вещи. – Я не понял про крестики и почему они связаны проволокой.
– И как все эти вещи и записи вообще попали в сейф, – словно прозревая, сказал Ит. – Так, гений. Завтра мы все вместе еще раз смотаемся в институт. Только в этот раз ректор миндаля от нас не получит. И вежливости тоже.
– Пендаля он от нас получит, – сообщил Скрипач, поудобнее пристраивая руку Кира себе под голову. – Ит, ползи сюда. Время – четыре утра. Давайте все укладывайтесь.
– Давайте, – вздохнул Фэб. – Брид, держи крестики при себе. Что-то мне подсказывает, что пока они с вами, Морок к вам даже близко подойти не сумеет.
* * *
– Да нет, уважаемый, это вы ошибаетесь, а не мы. – Ри стоял у ректорского стола, опираясь на него руками, и смотрел ректору глаза в глаза. – Вы нам сейчас все подробно расскажете. В деталях.
– Я не обязан…
– Ну конечно не обязаны! Вы по доброй воле. В качестве, так сказать, моральной компенсации. Итак – подробно и в деталях, я повторяю. Историю этого кабинета и сейфа в частности. Пожалуйста, начинайте.
– Вы не посмеете!
– Мы не посмеем? Еще как посмеем. Кир, ты не хочешь оторвать товарищу ректору ухо? Или вы предпочтете лишиться глаза? Или мешают зубы? Пальцы? Лишние ребра? А ну говори, гадина! И не надейся, что мы тебя убьем быстро. Мучиться будешь долго, тут четыре профессионала находятся, которые придумают, что с тобой сделать.
– Шесть, – поправил Фэйт.
– Тем более, – не поворачиваясь, заключил Ри. – Ну что? Так и будем молчать?
– О боже… в этом кабинете… в общем, там было сорок пять лет такое же убийство, как… ну, то, что случилось с вашим этим… Мотыльком.
– Да что вы говорите? – Ри прищурился. – Детали. Детали, я сказал! Кто погиб, когда, как это произошло?
– Мещеряковой-Калериной уже три года как не было в живых, и кабинет объявили мемориальным. – Ректор с опаской покосился на Кира, который тут же ему улыбнулся. Приветливо и ласково. И кивнул – продолжай, мол. – В общем, как-то в институт под вечер приехала ее давняя подруга, они учились вместе. Приехала и попросила разрешения посидеть немного одной в кабинете – вспомнить молодость, что ли, я не знаю точно. В общем… как-то так получилось, что она осталась в кабинете на ночь. А утром ее нашли на пороге всю изломанную, словно куклу. В ней ни одной целой кости не было. – Ректора передернуло. – В закрытом кабинете, да…