Русский вопрос на рубеже веков (сборник)

Солженицын Александр Исаевич

Ах, если бы, если бы мы были способны к истинному всеобъединению: мирными средствами, но воистину всенародно выразить наш гнев — так, чтобы власти в своём мраморном корыте задрожали и очнулись. В других странах такими массовыми выходами и поворачивают ход своей истории.

А пока не способны, то вот и правило: Действуй там, где живёшь, где работаешь! Терпеливо, трудолюбиво, в пределах, где ещё движутся твои руки.

36. Строительное

Множественное

большинство русского народа ныне пригнетено своей беспомощностью, ограбленностью, нищетой. Но не уклонимся осознать и страшней: русский народ в целом потерпел в долготе XX века — историческое поражение, и духовное, и материальное. Десятилетиями мы платили за национальную катастрофу 1917 года, теперь платим за выход из неё — и тоже катастрофический. Мы сломали не только коммунистическую систему, но доламываем и остаток нашего жизненного фундамента.

Осознать — не значит принять и покориться. Но значит: опомниться, пока ещё не истекли все сроки. Успеть найти направление выхода и напрячь силы к нему.

А раньше всего — к нашему внутреннему выздоровлению.

Ибо больней и опасней нашего хозяйственного хаоса — наш кризис духовный. Если дать подорвать и душу народа — это уже его уничтожение. «Нечего и браться за восстановление России без совести и без веры» (Ив. А. Ильин).

Если мы действительно способны высвободиться из того примитивного материалистического мироучения, в котором воспитывали нас десятилетиями, что бытие, бытие, бытие определяет сознание, то нам неизбежно понять и принять: будущее наше, и наших детей, и нашего народа — зависит первей и глубинней именно от нашего сознания, от нашего духа, а не от экономики.

Страшней того, как успели разграбить и распродать Россию, — откуда выросло из нас это жестокое, зверское племя, эти алчные грязнохваты, захватившие и звание «новых русских»? с таким смаком и шиком разжиревшие на народной беде? Ведь ещё губительнее нашей нужды — это повальное бесчестие, торжествующая развратная пошлость, просочившая новые верхи общества и изрыгаемая на нас изо всех телевизионных ящиков.

И ещё — эти легкопокупные «киллеры»? (Бог миловал, русского слова для них не нашлось.)

И — где последний рубеж этого скатывания?

И — с кого бы нашей молодёжи брать пример? кем — гордиться?..

Да разве это — мы, какими знаем себя по вековой цепочке? Разве девиз «как можно богаче!» — наша отечественная традиция? Разве напряжённая гонка, так властно охватившая души, — «личный успех!», «лишь бы я преуспел, во что бы то ни стало!» — это наша извечная черта? Да нас веками и высмеивали за то, что нет у нас такой черты.

Так неужели ж этой новой изломной порче — молча отдадим души наших детей? Ведь — уводят их прочь, уведут! Мы уже, уже теряем возраст за возрастом!

Что потеряли мы в землях — это для России ещё не потеря. И после всего отрезанного от нас — населена Россия ещё так прореженно, как не допустит XXI век. «Великими» коммунистическими стройками мы разрушили то, что демографы называют живая

ткань расселения. Прежде чем от нас отошли государства с миллионами русских — мы внутри России потеряли саму Россию, «бесперспективную» нашу колыбель.

Нет, не в земельных просторах наш главный понесенный ущерб. Духовная жизнь народа важней обширности его территории и даже уровня экономического процветания. Величие народа — в высоте внутреннего развития, а не внешнего.

И последнее, что у нас ещё осталось отнять, — и отнимают, и воруют, и ломают ежедень — сам Дух народа. Вот этой разбойной, грязнящей атмосферой, обволакивающей нас со всех сторон.

За эти четыре года поездив, поездив по России, поглядев, послушав, — заявлю хоть под клятвой: нет, наш Дух — ещё жив! и — в стержне своём — ещё чист! Там, там, на встречах, — не я сказал, мне говорили, меня убеждали: «Только бы спасти душу народа! — и спасётся всё!»

Да. Дух — способен изменить направление любого, наигибельного процесса. Откатить и от самого края бездны. Кому — не поверится. Но кто за жизнь свою уже убеждался в правоте и могуществе Высшей Силы над нами — тот поверит, что и после прокатанного по нам столетия — есть у русских надежда. Не отнята.

Ощутить каждому, что ты — не щепка, что ты можешь повлиять на идущее: когда — через бесстрашие, когда — через выдержку. А иначе — кому же вытягивать? детям? внукам? Да разве им будет легче?

Никогда мы ничего не дождёмся от властных благодетелей, прежде чем поверим, что мы сами — исполнители своей судьбы. Только мы сами, если имеем волю не сгинуть с планеты вовсе (а это — грозит), должны своими силами подняться из нынешнего гибельного прозябания. Изменить — само поведение наше: усталое безразличие к своей судьбе.

Как преодолеть нам всегдашний наш порок — косность, вялость в общественной жизни?

Впрочем, всякий порок — оборотная сторона добродетели. Строгий судья русской судьбы Чаадаев писал [письмо Тютчеву]: «Почему же мы до сих пор не осознали нашего назначения в мире? Уж не заключается ли причина этого в том самом духе самоотречения, который Вы справедливо отмечаете как отличительную черту нашего национального характера?» — Может быть, и наше самоотречение, и ещё какие-то ростки душевные кому-то в мире тоже пригодятся?..

* * *

Мой дух, моя семья да мой труд — добросовестный, неусыпный, без оглядки на захлёбчивую жадность воровскую, — а как иначе вытягивать? Хоть бы и секира опустилась на воров (нет, не опустится), а без труда всё равно ничего не создастся. Без труда — нет добра. Без труда — и нет независимой личности.

Долог путь, долог. Но если мы опускались едва не целое столетие — то сколько же на подъём? Даже только для осознания всех утрат и всех болезней — нам нужны годы и годы.