Русский закал

Дышев Андрей Михайлович

Хуан с упоением поджег письмо, а я, глядя на красный огонек, пожирающий печатные буквы, думал над этой строчкой. Кого она хотела заменить? Алексея, своего мужа? Не исключено, вот и последовал затем их официальный развод. Или полковника Алексеева, отвечающего за отправку груза военным бортом? Если речь шла о нем, то его убийство было запланировано задолго до того, как я оказался в Душанбе, и приговор в таком случае ему вынесла сама Валери, а картавый – всего лишь исполнитель.

Все это вещественные доказательства, думал я, подкладывая в маленький костер тонкие ветки. Это неоспоримые улики против Августино, Валери, Алексеева и еще многих людей в больших чинах и званиях, связанных одним преступным промыслом. А я, умирающий в сельве бродяга, сжигаю эти уникальные документы, чтобы согреться.

Но что я могу еще сделать? Умереть с этой папкой в мокром и безжизненном лесу, чтобы тайна мафии ушла вместе со мной?

Дней через пять я сжег доллары, а потом то же проделал со своей долей и Хуан.

Глава 15

Кажется, было уже первое или второе мая. Река круто уходила влево, а перед нами встал обросший кустами скалистый хребет. Он был пологим, склоны – сухие, и взобраться на него даже нам показалось вполне под силу. Поднявшись, мы прошли несколько километров по хребту и вдруг наткнулись на тропу. Точнее, это был всего лишь кем-то проделанный проход по джунглям с отметинами мачете на стволах деревьев. Возможно, здесь когда-то пытались пробиться сквозь сельву охотники или гринперос.

И откуда только силы появились! День мы шли, ориентируясь по засечкам, и вдруг нам под ноги выскользнула настоящая, хорошо утоптанная, со следами обуви тропа. И сельва в этом месте стала иной: заросли наполнились криком птиц. Нам даже показалось, что мы слышим гул автомобилей, мычание скота, и воздух как будто стал напоен запахом горячих лепешек. Хромая, подскакивая на одной ноге, Хуан ринулся вперед с удвоенной скоростью. Если бы он знал, что ждет его впереди!

Сельва, казалось, решила оставить о себе пожизненную память. Отправляясь в путешествие, мы прихватили с собой пластиковую бутылку со спиртом, который использовали для промывания ран, укусов насекомых и время от времени принимали внутрь. В свою последнюю ночевку в джунглях, как всегда, мы собрали хворост, и Хуан выжидающе посмотрел на меня, мол, гони бумагу. В папке к этому времени остались только письма на английском и фотографии, и я сказал Хуану, что для этой цели могу предложить ему свою куртку. Он не понял, шутка это или нет, и тут вспомнил про спирт. Бренди ему нравилось намного больше, и Хуан без всякого сожаления отвинтил крышечку бутылки, плеснул немного на хворост и чиркнул зажигалкой. Внезапно бутылка разорвалась в его руках, и пламя молниеносно перекинулось на Хуана. Майка из синтетической ткани вспыхнула на нем, как факел.

С ужасным криком Хуан вскочил и кинулся прочь от костра. Обезумевший от боли, он даже не пытался снять с себя горящую одежду. Я бросился следом за ним, повалил на землю, стал сбивать с него пламя и стаскивать остатки майки, которая превратилась в куски черной вязкой пленки. Вместе с кожей и снял.

Правая рука, затылок и в некоторых местах нога Хуана были сильно обожжены. Это было чудом, что Немного Террорист остался жив. В нашей жалкой аптечке уже не осталось никаких лекарств, кроме успокоительных таблеток и бинта. После таблеток Хуан уснул, точнее, потерял сознание, а я, насколько умел, продезинфицировал ожоги и перебинтовал их.

Утром, придя в себя, Хуан попытался идти, и, не без моей помощи, ему это удалось. Но пришлось оставить оба рюкзака и палатку. Фотографии вместе с письмами я упаковал в полиэтиленовый пакет и сунул в карман куртки, а карабин закинул за спину.

К вечеру мы вышли на дорогу, вдоль которой белели хибарки индейского поселения. Худые, истощенные, шатающиеся, как пьяные, мы чуть не заплакали от удачи. Но для полного счастья нам не хватало денег. В наших прохудившихся карманах не было ни цента, чтобы заплатить за попутку. Единственное, что можно было продать, это карабин. Я недолго искал покупателя и после вялого торга отдал оружие в залог за тридцать боливийских песо. Еще два дня на перекладных мы добирались до Ла-Паса, где жили мать и сестра Хуана.

В доме начался переполох, как только я доставил туда своего несчастного компаньона. Кто-то вызвал врача, на удивление быстро подкатила машина «Скорой помощи», и Хуана увезли в госпиталь. Я провожал его до приемного отделения. Хуан, приподняв голову с носилок, помахал мне

рукой и попытался улыбнуться.

Я дождался, когда закончится осмотр, и спросил у врача:

– Это опасно?

Врач, внимательно осмотрев меня с головы до ног, ответил:

– Вообще-то, я не представляю, как он выжил. Вы что, ходили в сельву?.. Тогда понятно. Тогда выживет. Но боюсь, что придется делать операции по пересадке кожи.

– Это дорого?

– Это дорого. Не меньше четырех тысяч долларов.

Забинтованного с головы до ног Хуана вывезли в коридор. На какое-то мгновение я оказался с ним рядом.

– Я постараюсь раздобыть деньги.

Он покачал головой.

– Нет, столько ты не заработаешь.

– Я пойду в сельву за золотом.

– Ты погибнешь там. Не мучь себя, Кирилл. Это мой крест.

– Тебе надо делать операции по пересадке кожи, Хуан.

Сестра толкнула тележку, и Хуан последний раз помахал мне рукой. Я кинулся к нему, но какая-то женщина преградила мне дорогу, сказав, что здесь запрещено находиться посторонним. Я присел под ее рукой и ухватился за тележку.

– Соглашайся даже на самые дорогие операции! – крикнул я, боясь, что не успею сказать главного. – Я обязательно найду деньги, Хуан!

Женщина, которой не удалось меня остановить, подняла тревогу.

– Кирилл! – с трудом произнес Хуан. – Найди волка, накажи его, прошу тебя…

– Но где мне его искать?

– Он может быть на северной вилле. Иди на восток… Через Руженоваки, Тумупаса и Иксиамос…

– Больной, вам нельзя говорить! – вмешалась сестра.

Какой-то могучий негр в голубом одеянии крепко схватил меня за руки. Он был сильнее меня, и я не стал сопротивляться.

– … все время на север, – кричал Хуан, – перейдешь в Бразилию, в штат Ака… Там плантации, которые он уже сожрал… Он обязательно придет туда…

Негр выволок меня на улицу и несильно толкнул в спину.

– Иди и не показывайся здесь больше, – сказал он беззлобно. – Мы дали ему морфий, и он бредил. Все, что он тебе сказал, – это уже бред.

И, повернувшись, скрылся за стеклянными дверями приемного отделения.

* * *

Я остался один, без денег, в чужом городе чужой страны, и впервые в жизни испытал, что значит быть бомжом. Во-первых, это ни с чем не сравнимое ощущение полной, абсолютной свободы. Я никому не нужен, мне никто не нужен, меня никто не ждет, мне некуда спешить, мне некуда идти. Ночевал я в городском парке на скамейке, и теплый ночной воздух вполне заменял мне одеяло. А во-вторых, это усиливающееся с каждым днем и даже часом осознание собственной ничтожности и никчемности, бессмысленности собственной жизни. Иногда я доставал из нагрудного кармана куртки фотографии, подолгу рассматривал их, и меня начинал душить смех. Кто я такой? Что посмел возомнить о себе жалкий человечек в потрепанной армейской форме, помчавшийся на другой край света, чтобы осуществить свою бредовую идею? Бывший прапорщик Советской Армии, «кусок», от которого, пока он выполнял «интернациональный долг», ушла жена (и правильно сделала!), который зарабатывал себе на жизнь извозом на речной яхте, который вляпался в дрянную историю, и его, как дурачка, поводили за нос и заманили в такую дыру, из которой удалось выбраться только благодаря чуду. И после всего этого я осмелился поставить себя едва ли не над этими людьми, которые правят миром, тусуют наркотики и оружие, перекидывая их в нужный день в нужное место, и качают миллиарды? Я осмелился бросить им вызов?

Я громко смеялся, и красивые женщины обходили меня стороной.

Не помню, сколько прошло дней, пока я блаженствовал в нищете и упивался самоуничижением. Но как-то вспомнил про Хуана. Как ни крути, дорогой Кирилл Андреевич, сказал я себе, а ты виноват в том, что случилось. Не встретил бы ты его в Оруру, не уговорил бы пойти в золотой каньон – не случилась бы с ним беда. Так что теперь засучивай рукава и зарабатывай деньги на лечение товарища.

Не знаю, у кого как, а у меня в самой безнадежной ситуации на ум приходят совершенно бредовые идеи. Сколько способов зарабатывания денег знал Остап Бендер? А чем я хуже его? Этот идиотский вопрос-утверждение вынудил меня болтаться по городу и рожать идеи одна абсурднее другой.