Русское (сборник)

Долгопят Елена

«Здравствуйте, товарищ Васильев, я увидела Вас по телевизору в передаче о Галактике, уснуть не могу, хочу Вас поблагодарить, что и делаю. Моя жизнь простая, натопить печь, если зима, собрать детей в школу, сейчас они в лагере, сейчас лето, я одна, но дел все равно много, не продохнуть, то полить, то сорняки, то сосед бушует, все это, конечно, Вам не интересно, но чтобы Вы поняли, как заедает быт и не знаешь, в чем смысл жизни, конечно, все ради детей, но вот, как сказано в передаче, летим на край Вселенной, рожаем детей, а все-таки не долетим, даже правнуки, и зачем нам туда, не знаем куда. Но я даже и не думала, что мы куда-то летим, я в земле копаюсь, на небо смотрю редко, да и не вижу ничего, только солнце и тучу, а тут такие красоты

открываются через ваш телескоп. Я-то никогда ничего не пойму про Ваши теории. Но Вы понимаете, я знаю. И может быть, куда-то мы долетим, благодаря Вам. Сейчас вот сижу одна в доме, и все вроде бы как всегда, и денег до зарплаты не хватит, а мальчишки повыросли из пальтишек, все заботы на месте, все пригибают к земле, а я смотрю на небо благодаря Вам. Телевизор в моем углу тоже как телескоп; я без него ничего не вижу, ни галактик, ни Вас. Но сколько же там показывают ерунды, я всё смотрю зачем-то, но вот и Ваше лицо мне явилось, благодарю. Всего Вам самого доброго, товарищ Васильев, успехов и открытий, простите, что заняла время. Александра Николаевна Золотарева, счетовод НГЧ. 15 августа 1977 года».

Женщина сложила письмо в простой конверт и надписала:

«Москва, телевидение, передача о науке, профессору Васильеву И. К.»

Через месяц она получила ответ.

«Здравствуйте, уважаемая Александра Николаевна. Меня порадовало Ваше письмо, я чувствую то же, что и Вы. Не унывайте, может, и долетим. С уважением. Игорь Васильев. P. S. Не профессор».

Александра Николаевна положила письмецо в коробку из-под конфет, к другим письмам, их было немного: от подруги из Новосибирска, от мужа, когда он служил в армии, от матери из деревни в Горьковской области; и все эти письма пахли ванилью; сладкий ванильный запах, он и к письму Васильева пристанет, дайте время.

Первого ноября Александра Николаевна купила открытку с Лениным на броненосце и надписала:

«Здравствуйте, товарищ Васильев. Поздравляю Вас с праздником Ноября. Скорей бы снег, будет светлее, а то у нас фонари горят через один. Как продвигается Ваша наука? Есть ли успехи? Желаю Вам всяческих. И в личной жизни. Помню Вас всегда. Александра Николаевна. Москва, Фурмановский пер., д. 5, кв. 10. Профессору Васильеву».

Ответ пришел в начале декабря.

«Здравствуйте, Александра Николаевна, вот и выпал наконец снег, Вы дождались. Наука продвигается. Правда, я не уверен, что в том направлении. Но в нашем деле и ложные пути приводят к истине. В личной жизни тоже продвигаюсь. И боюсь, что (опять же) к истине. В личной жизни это полезно не всегда. Всего доброго Вам и Вашему семейству. С уважением. Игорь Васильев. P. S. Не профессор».

«Снега даже с лишком, – написала Александра Николаевна в следующем письме. – Теперь чистить дорожки. К калитке, к сараю, к уборной; машу лопатой, Вы и не видали такой лопаты, деревянной. Машу-то больше я, детей не допросишься, да и некогда им, по учебе много задают, синусы да косинусы, Вам это родное, а мы чужестранцы. Я думала про Вас, про истину в личной жизни, я после одной такой истины мужа выгнала, это всё характер, другая бы простила. Бывает, жалею. А правда ли, что если улететь на космическом корабле далеко, а потом вернуться через неделю, то на земле пройдет сто лет и никого уже знакомых не застанешь? Александра Николаевна. Москва, Фурмановский пер., д. 5, кв. 10. Профессору Васильеву».

В ответном письме была нарисована синей шариковой ручкой елка, человечек под ней держал в поднятой руке широкую лопату. Рисунок был в левом верхнем углу листа.

«Почему это Вы решили, любезная Александра Николаевна, – писал Васильев, – что я не видал деревянных лопат? Я, к Вашему сведению, родом из маленького городка, вроде Вашего; и дом у нас был без удобств, и ведра с водой я таскал, и дрова колол, и лопатой махал, и лопатой копал, это сейчас я столичный фраер. Про корабли. Нет таких дров, которые дали бы необходимую скорость, нет и таких людей, которые бы эту

скорость вынесли. Во всяком случае, пока. Возможно, скоро выведут. С уважением. Игорь Васильев. P. S. Не профессор».

«Здравствуйте, товарищ Васильев, снег уже почти стаял, томлюсь в больнице, гляжу в окно на сосульку, здоровье поправилось, а настроения нет. Кормежка в больнице никуда не годится, думаю, как вернусь домой и сварю щей, будет веселее. Кажется мне, будто я уже писала это письмо. В точности так сидела и вела ручкой. Науке это известно? Берегите здоровье. Александра Николаевна. Москва, Фурмановский пер., д. 5, кв. 10. Профессору Васильеву».

Поздним летом, в августе, пришел длинный белый конверт с иностранными марками.

«Здравствуйте, товарищ Васильев, три дня я боялась, что это за письмо, глядела на просвет и прятала в комод, не знаю, как в Вашей Америке, а у нас сегодня воскресенье, накормила детей и отправила в баню, там сегодня мужской день, посуду перемыла, делать нечего, села в саду и ножиком Ваш конверт вскрыла. Что тут сказать, не порадовалась. В кармане Ваше письмо пролежало до вечера, я про него думала. Сейчас уже дня нет, ночь, луну вижу через окно и думаю про Вашу науку, раз Вам там сподручнее заниматься, то что ж. Александра Николаевна. Нью-Йорк. Профессору Васильеву». Адрес она списала иностранными буквами.

В ноябре 1987 года Александра Николаевна получила последнее письмо из Нью-Йорка.

«Не могу держать Вас в неведении, – писал Васильев. – Из науки я ушел и занялся бизнесом. Кажется, на этом пути мне везет чуть больше. По делам буду в Союзе. Вообразить не мог, что такое станет возможно. Хотел бы, с Вашего позволения, встретиться; не подскажете размеры, Вас и Ваших ребят? Здесь очень всё дешево, и джинсы, и кроссовки. Я был бы рад. С уважением. Игорь Васильев. P. S. Не профессор».

Ответ не замедлил:

«Уважаемый товарищ Васильев, очень довольна за Вашу налаженную жизнь. У нас тоже неплохо, всем обеспечены, ничего не требуется, встречаться мне некогда, дел невпроворот. Александра Николаевна. Нью-Йорк. Васильеву. Не профессору».

Сны. Рассказ-исследование

Психоаналитический институт с детским садом-лабораторией закрыли в 1925 году. Русское психоаналитическое общество – в 1930-м. Директора института и основателя сада-лаборатории И. Д. Ермакова арестовали в 1941-м, он умер в саратовской тюрьме в июле 1942-го. Удивительно, что лабораторию сна, созданную как филиал института, не уничтожили. Она пережила тридцатые годы, войну, времена застоя, перестройку.

Более всего изумляет безмятежное существование лаборатории в тридцатые годы, когда даже всякие упоминания о бессознательном, о толковании сновидений, о Фрейде, казались (и были) немыслимы. Между тем в лаборатории занимались в числе прочего и толкованиями сновидений, – более-менее по Фрейду.

Вопрос нас [1] занимал и стал толчком для исследований.

Нам посчастливилось отыскать частично сохранившийся архив лаборатории. Кроме прочего, мы нашли в нем сценарии сновидений. Сценарии в самом прямом смысле слова. Один из них и показался нам ключом к разгадке. Мы датировали сценарий 1934 годом. К обоснованию датировки вернемся чуть позже, а пока объясним, что это были за сценарии.

1

Эта странная манера некоторых ученых писать о себе во множественном числе (нас, мы, нам) долгое время меня раздражала, я требовала замены расплывчатого «мы» на конкретное «я»; но в данном случае решила сделать исключение и оставить публикатору его «мы»; благодаря теме, благодаря упоминанию Фрейда с его теорией множества лиц, сосуществующих в одном. Будем считать, что моя уступка посвящена Фрейду.