Руссофобка и фунгофил
Шрифт:
Но Костя уже пододвигал ему стул, хлопал дверцей холодильника, и через мгновение Антони обнаружил у себя в руке вилку, с которой свисал, как черный выдранный из глазниц зрачок, склизкий сморчок подберезовика. В другую руку Костя совал ему стопку водки.
"Ну как, страшно? Страшно брать в рот ответственность за спасение мира лично на себя — не жалея живота своего, так сказать, пацифистского? — приговаривал Костя, подмигивая Тадеушу. — Или ты за производство водородной бомбы путем концентрации перекипяченной тяжелой воды из-под чайной заварки?"
"Я
"Против бомбы".
"Тогда ешь немедленно гриб!"
"Гриб — не могу". — Кадык Антони дрогнул в тошнотворной судороге.
"Значит, ты предпочитаешь атомный гриб грибу маринованному? А тяжелую воду, значит, столичной водке?" — напирал на него Костя.
"Нет", - твердо проговорил Антони, и трясущейся рукой отодвинул от себя стопку, а рядышком на тарелочку аккуратно положил вилку со сморчком.
"Нет! Нет! Чего вы все отнекиваетесь?" — зло повторял Константин, расхаживая кругами по кухне.
"В выборе между грибом и бомбой, если я одно не предпочитаю, не следует, что я другое предпочитаю", — осторожно защищался Антони.
"Бросьте вы эти средневековые силлогизмы! Ты же сам сказал: лучше ядовитый гриб съесть самому, чем травить хиросимских младенцев радиацией, так? Тогда пей и закусывай немедленно подберезовиком!" - Костя был неумолим.
"Не могу", — промычал Антони, поднеся было вилку ко рту, и снова опустив ее на тарелочку со зловещим лязгом.
"Не могу? — зло передразнил его Костя.
– А я могу? Я могу? Если я могу, почему же ты-то не можешь? Это, получается, не борьба за мир, а двойные стандарты!"
"Каждый апроксимируется к борьбе за мир своими пацифизмами, — пытался достичь компромисса Антони. — Пусть русский народ протестует против милитаризма водками и грибами. А мы будем односторонне разоружаться".
"Мы, значит, можем спиваться к чертовой матери водярой, ослабляя наш вооруженный потенциал и мужскую потенцию, пока вы будете тут пузо надувать тяжелой водой, превращаясь в самую мощную на свете водородную бомбу? Какая тут может быть, к черту, разрядка с детантом?" — возмущался Костя.
"Я больше не буду", - выдавил из себя Антони.
"Чего не буду?"
"Пить перекипяченную воду, — как провинившийся школьник, сказал Антони. — Но вы тоже должны запретить самовар".
"С какой такой стати я буду запрещать самовар?"
"Самовар кипит!" — афористично констатировал Антони.
"Конечно, кипит. И, главное, шумит. Вначале поет, а потом шумит. Когда самовар шумит, вода, значит, кипит белым ключом", — начинал заводить излюбленную шарманку Костя.
"И тут надо пить чай", — как заученный урок, подсказал Антони.
"И тут надо заваривать чай", — уточнил Костя.
"А самовар шумит. Чай пьют, а самовар дальше шумит", — с хитрой миной продолжал подсказывать Антони.
"Ты к чему клонишь?" — насторожился Костя.
"Я видел в фильмах Чехова. Три сестры. Пьют чай. А самовар шумит. Заварили. Потом подлили.
"Да тысячу лет будет. С татарского ига", - задумался тот.
"А?! — вдруг встряхнулся пан Тадеуш. — Понял! Я понял к чему пан Антони клонит. За тысячу лет этого самоварного чаепития весь русский народ, по вашей же. Костя, теории, превратился в водородную бомбу!"— От этой жуткой мысли его лоб покрылся потом.
"А вам, полякам, только русский народ обвинять, — пробурчал Костя. — Как будто сами чая не пили".
"Поляки пьют кофе. Как французы. И теперь я ясно вижу, к чему это привело". — Он нервно налил себе стопку и выпил.
"Все европейцев из себя изображаете, конечно! А в России, между прочим, давно уже из самовара чай не пьют. Все самовары иностранцы растащили в качестве сувениров. Даже у Антони в доме есть самовар, так ведь, Антони? — Тот пристыженно кивнул головой. — И надуваются теперь тяжелой водой не хуже русских".
"И кофейная Польша оказалась зажатой между чайными супердержавами!" — стукнул кулаком по столу пан Тадеуш.
"То-то вы, поляки, к французам льнете! А что же русскому народу оставалось делать? — вскричал Костя. — Порох у. китайцев, Леонардо да Винчи пушку придумал, а нам как защищаться? Волей-неволей пришлось приспособить татарский самовар! Но мы, по крайней мере, не сбрасывали этот самовар на головы младенцев Хиросимы. И не мы одни, кстати, стали чай заваривать перекипяченной водой. Америка тоже чайная держава".
"Что же теперь будет?" — испуганно спросил Антони.
"А то и будет, что весь мир превратился в один большой самовар, где люди — чайники, с общей крышкой — всех прикроет, никаких не понадобится ядерных зонтиков! — хихикнул Костя и разлил по стаканчикам водку. — Нам же остается разбавлять тяжелую воду водкой. Мы водяру хлещем, и вы извольте оглушаться. Если уж надираться, так двусторонне. Так что, дерябнем, Антони, за грибы в желудке вместо ядерного гриба в небе. А ну-ка, — понукал он Антони, остолбеневшего от малопонятного ему бреда, — раз-два-три!"
"Водку не могу, — уперся Антони. — Могу вино".
"Не доросли англичане до той простой народной истины, что после водки вино — человек говно", — вздохнул Костя.
"Но я водку еще не пил", - возразил Антони.
"Ты не пил — мы пили! И подай тебе вино, мы что — глазеть будем? Тоже хлобыстнем, а потом что? На водку вино — человек говно, к чему ты нас призываешь?"
"Может быть, пиво", - выдвинул альтернативу Антони.
"На водку пиво — человек диво, согласен. Но пивом, извините, не запаслись. И вообще советская власть хороша в сравнении с дореволюционной Россией с ее разносолами, по крайней мере тем, что приучила весь русский народ без исключения к водочной чистоте".