Русуданиани

Автор неизвестен

Наутро вышел я, гляжу — в городе тишина. А напротив дома старухи стоит высокая хрустальная башня, и окружает ее что-то черное, словно деготь. Удивился я, вернулся в дом и спросил: «Матушка, отчего в этом огромном городе, кроме тебя, нет никого и не слышно живого голоса?» Отвечала старуха: «Не спрашивай меня ни о чем!» А после, усмехаясь, продолжала: «Вы — добрые молодцы и ступайте своей дорогой, иначе вас ждет та же беда, что постигла и этот город». И сказал тут царевич: «С тех пор как я себя помню, никто надо мной не смеялся, меня и страшная война не заставит отступить, не то что твои слова. Что это перед домом твоим стоит, на башню похожее, верхушкой облаков достигает, а само утопает в чем-то черном, подобном морю [дегтя]? Пока не узнаю я про то, не уйду отсюда, и нам,

гостям, придется с хозяйкой разбраниться». Шепнул я Джимшеду: «Хозяйка нас приняла хорошо, и не к лицу нам сердиться, но лучше, чтобы она сказала правду. Я знал, что это яйцо старуха дала царю Томерану и запрет сама наложила. А после этим же яйцом заманила нас в этот город. Теперь она должна сказать нам всю правду, кто она, зачем принесла яйцо нашему царю и что знала о яйце, заставившем нас обойти море и сушу. Пусть сначала она это расскажет, а после спросим, что здесь происходит». Но старуха поглядела на меня сердито и отвечала: «Какой же ты невежа! Откуда тебе знать меня! И кто такой твой царь? Я даже имени его не слыхала!» Я сказал: «Беда в том, что мы поддались твоему колдовству, молод я был и неразумен. Но ты не думай, что твое колдовство принесет тебе пользу или царевичу нашему повредит. Многих колдунов встречали мы в пути, и только себя они погубили, а с нами ничего не случилось».

Сломил я ее словом, припугнул делом, но не ответила она мне ничего, кроме: «Не спеши, спешить не годится.

Раз известно тебе, что по моей воле пришли вы сюда, придется меня же и подождать. Дело у меня есть небольшое, а после раскрою я вам все». Но я сказал ей: «Пока не скажешь, не пущу тебя никуда». Она сказала: «Раз ты упорствуешь, скажу я тебе. В этой хрустальной башне сидит царская дочь, и ее прекрасный лик источает сияние, а то черное, что ее окружает, — это дракон».

Как услышал Джимшед о девушке, пронзила ему сердце любовь к ней, как алмазная стрела. И спросил он: «Если она царская дочь, как же завладел ею дракон? Где родители ее и в чем провинилась красавица?»

Ответила старуха: «В чем могла она провиниться? Как родилась она, няньки и мамки глаз с нее не спускали и не видел ее никто, кроме отца с матерью. Но появился в нашей стране этот дракон и начал разорять город. Силой не образумили его, а языка человеческого он не понимает, чтоб можно было унять его. В день приводили ему по одному жителю города. И опустел наш город. И сказал царь, чтобы все бежали из города. Сначала сам решил уйти, чтобы погоню на себя принять, а после обещал и дочь забрать. Как только царь покинул дворец, все, кто оставался еще в городе, сбежали. Я уйти никуда не могла, и сил хватило только на то, чтобы поставить на пороге большой котел с едой. Когда наступило утро, стал ждать дракон своей доли от царя. Но к нему никого не привели. Рассерженный, обошел он город, увидел у моих дверей еду, поел, я вышла и поклонилась ему и пообещала ежедневно его кормить. Вот почему я спаслась.

Пошел дракон на царя разгневанный. Не застал его, окружил башню. И девушка осталась в ней. Никто не может добраться до нее, нет туда дороги. А [дракон] лижет подножие башни. Утром и вечером я ношу ему пищу. А он все гложет камень. И стали стены очень тонкие, толщиной с ладонь, и того не будет. Вот рассказала я вам все, а теперь отпусти меня, я отнесу ему еду, иначе девушке придется туго».

Велел царевич: «Ступай отнеси, погляди и сообщи нам, что та девушка делает». Пошла старуха, а я удивился: если не бесовским колдовством, то как же иначе могла она поднять огромный котел. Ходила она, опираясь на два посоха, глаза — я таких ни у кого не видел — косые, страшные, а котел тот, даже пустой, трем или четырем дюжим молодцам впору было тащить. Сама она его несла или черти ей помогали, того не ведаю, мы никого, кроме одной старухи, не видали.

Стали мы следить за старухой: как подошла она к дракону, поднял он голову, от хвоста будто черная гора вознеслась. Разговаривая с нами, старуха запоздала, на это и рассердился дракон. Так плюнул он на старуху, что прибил ее к стене башни, словно ударом руки. Повернулась к нему старуха и сказала сердито: «Ты предо мной не кичись! Если можешь что —

вот хорошие гости к тебе пришли, им и покажи!» Повернулась она, рассерженная, и пошла к себе. Царевич вышел ей навстречу и спросил о той девушке. Старуха была сердита и сказала так: «Не спрашивай меня о ней, жалость к ней жжет мое сердце. Так обглодал дракон стены башни, что стали они подобны стеклу. И дракон девушку видит, и она — дракона. Все ее служанки умерли от страха, всего две-три при ней осталось. А сама красавица, солнцу безоблачному подобная, так истаяла от страха, так пожелтела, что не сегодня завтра с жизнью распростится. А если даже выдержит она, то не выдержит башня, до вечера обрушится, и красавица будет в руках дракона».

Как услышал это Джимшед, вспыхнул, словно огонь, заскрипел зубами, засверкал глазами, так разгневался он на дракона: «Как же угнетал людей этот поганый, что всю страну разорил и еще красавицу, мир украшающую, хочет заполучить! Сколько юношей — героев и доблестных мужей в своих царствах тоскуют и по свету бродят, мечтая получить руку царевны, а отец ее, позорящий царское имя, бросил ее на съедение поганому дракону! Позор мужу, который врагу, попавшему в такую беду, не попытался помочь, а этот родную дочь бросил! Теперь погляди, как с божьей помощью я расправлюсь с этим дьявольским отродьем!»

Как услышала эти горькие слова старуха, сморщилась, словно опаленный лист, и забыла про свою ворожбу. Джимшед тотчас взялся за оружие, вышел и стал молиться. Со слезами горючими молил он господа, чтобы не сжигал он родителей его смертью и не позволил ему умереть от колдовских козней. Мне он наказал, не спускать со старухи глаз: «Добрая женщина не станет дракона кормить!» — «Я и раньше тебе говорил, что это ее козни привели нас сюда», — ответил я.

Вошел я в дом и посадил старуху на цепь. Сели мы на коней и направились к дракону.

Здесь Джимшед убивает черного дракона и освобождает безоблачное солнце — деву Бепари

Вокруг той башни обвился [дракон], словно море черного дегтя, изо рта его выходил черный дым и смешивался с облаками, и дыхание его поганое крылья орла в небе опаляло, из рек крокодилов заставляло выползать, слона и единорога смахивало, как мошку. Смертному перед ним было и вовсе не устоять. Кто издали слышал имя того дракона, тотчас от страха испускал дух, при его приближении люди покидали города и царства; можно было ехать пять дней и не услышать голоса человеческого. А поганый дух дракона доносился до людей на расстоянии дня пути.

Как увидели мы его, удивились и испугались, но Джимшед был таков, что никогда страха не выказывал. Когда мы подошли ближе, соскочил он с коня, чтобы как следует разглядеть дракона, пал ниц и молил со слезами господа даровать ему победу, изгнать страх из его души. Облачился он в кольчугу, опоясался саблей Алмазного змея, наточил острую стрелу, вложил ее в колчан, к луку привязал львиную шкуру, перекинул через плечо, в руки взял тяжелую палицу, сел на коня и, словно крокодил, пошел на дракона. А мне велел: «Погляди, как я с ним расправлюсь с божьей помощью». Я плакал: что мне оставалось делать?

Когда [Джимшед] приблизился, дракон испускал страшный дым, грива его покрывала все поле, был он в длину девятьсот саженей, и тремя арканами его нельзя было обхватить. При виде дракона конь заржал что было мочи. Услышал дракон конское ржание, раскрыл глаза, подобные кровавым озерам, высунул язык с платан величиной и такое изрыгнул пламя, что если бы увидели вы, то сказали бы: сожжет всю землю, и с разверстой пастью двинулся вперед. Подумал я: «Конец света пришел!» А Джимшед неторопливо засунул за пояс палицу, направил лук со стрелой, угодил ему в лоб, а другую стрелу всадил в нижнюю челюсть. Потом взялся за саблю и отсек ему губу. Такой поток крови полился, что все поле окрасилось в алый цвет. И такой дух распространился, хуже, чем в аду, и человек не мог его вынести, но Джимшеду, оказывается, покровительствовал господь, потому он уцелел. Потом достал он из-за пояса палицу, издал клич и метнул [дракону] в голову так, что у того мозг вышел носом, и испустил он дух. И дух его поганый затмил солнечный свет.