Русы от Волги до Дуная

Серяков Михаил Леонидович

С другой стороны, отечественные источники неоднократно фиксируют использование титула кагана применительно к великим князьям Древней Руси. Митрополит Иларион в XI в. так восхваляет крестителя Руси: «Сии славныи от славныихъ рожься, благороденъ от благородныихъ, каганъ нашь Влодимеръ…»¹⁵⁵ Говоря чуть далее о сыне Владимира Ярославе, которого он называет христианским именем Георгий, Иларион и его называет каганом: «Паче же помолися о сын твоемь, благоврнмь каган нашемь Георгии…»¹⁵⁶ Надпись на стене Софийского собора в Киеве гласила «СЪПАСН Г(ОСПОД) Н КАГ(А) NА NАШЕГО»¹⁵⁷ С.А. Высоцкий относит к великому князю Святославу Ярославичу, правившему в Киеве с 1073 и 1076 гг. Наконец, «Слово о полку Игореве» именует каганом сына Олега Святославича, князя Тмутараканского и Черниговского, умершего в 1115 г.

Исследователей давно интересовал вопрос: почему к русским правителям на протяжении более чем двух столетий применялся чужеземный титул? Впервые это тюркское слово упоминается в китайских летописях в 312 г. Каганами именовались верховные правители тюрок, авар и хазар, а в результате движения на запад этих кочевников данное слово стало известно в Европе. По всей видимости, именно от хазар, держава которых значительное время была самой мощной в Восточной Европе и простирала свою власть на некоторые пограничные со степью славянские племена, этот титул и был заимствован русскими князьями. В вопросе возникновения Русского каганата немаловажными представляются выводы А.П. Новосельцева, приведшего сведения Масуди, который в начале Х в. описал двоевластие у хазар, когда реальная власть у них находилась

в руках царя-ишада, а каган, ведя жизнь затворника, был скорее символом, а не носителем верховной власти. Хазарский царь Иосиф в своих письмах вообще ни разу не упомянул кагана. Исследователь полагает, что именно поражение, нанесенное хазарам арабским полководцем Мерваном в 737 г., положило начало перехода реальной власти от кагана к царю-ишаду. Насколько можно судить, процесс этот был не одномоментный. Поскольку правитель русов едва ли стал заимствовать титул, носитель которого не обладал реальной властью, а произошло это, по мнению А.П. Новосельцева, в первой трети IX в. Его принятие еще до призвания варягов означало, во-первых, независимость от Хазарского каганата и претензии на господство в регионе и, во-вторых, предполагало, что под властью кагана русов находятся другие правители ибо данный титул, соответствовавший у тюркоязычных кочевников титулу императора, изначально предполагал такое значение¹⁵⁸. После объединения страны под властью династии Рюриковичей их представители перенимают данный восточный титул, который продолжает подчеркивать их независимость от Хазарии, а после ее разгрома Святославом и от Византийской империи.

Рассмотренная история титула правителя Русского каганата указывает на былое соперничество наших предков с Хазарским каганатом. Вместе с тем, согласно приведенному выше фрагменту ПВЛ, к моменту появления Аскольда и Дира киевляне платили дань хазарам. Кроме того, под 859 г. летописец сообщает: «Въ лт 859. [И] маху дань Варзи изъ заморья. на Чюди и на Словнех. на Мери. и на всхъ Кривичхъ. а Козари имаху на Полнх. и на Свер и на Вятичхъ. имаху по бли ввериц дъiма»¹⁵⁹ – «Варяги, приходя из-за моря, взимали дань с чуди, и со словен, и с мери, и с веси, и с кривичей. А хазары брали с полян, и с северян, и с вятичей по белке от дыма». Рассказывая далее о деятельности киевских князей Олега и Святослава, летописец отмечает освобождение ими от хазарской дани тех или иных славянских племен. О подчинении части славян власти Хазарии говорится и в письме хазарского царя Иосифа, которое будет рассмотрено ниже.

Итак, и отечественный, и хазарский источники сообщают нам, что во второй половине IX в. граничившая со степью часть восточнославянских племен была вынуждена платить дань хазарам, притом что в начале того же столетия Русский каганат претендовал не только на независимость, но и на равноправие с Хазарией в качестве мощной силы в данном регионе. В ПВЛ содержится рассказ и о том, что после смерти Кия, жившего, как полагают исследователи, в VI в., среди восточнославянских племен начались усобицы, чем незамедлительно воспользовались хазары, потребовавшие от полян дани. Посовещавшись, поляне дали от дыма по мечу. Изумленный хазарский каган потребовал разъяснения от мудрецов, которые ответили: «Не добра дань княже мы доискахомся оружьемь одиноя страны, ркше саблями. а сих оружье обоюду остро. рекше мечи. си имуть имати и на нас дань. и на инхъ странахъ. се же събыться все. не от своея воля ркоша. но от Б(о)жия изволнья»¹⁶⁰ – «Не добрая дань эта, княже: мы доискались ее оружием, острым только с одной стороны, – саблями, а у этих оружие обоюдоострое – мечи. Станут они когда-нибудь собирать дань с нас и с иных земель». «И сбылось все сказанное ими, – продолжает русский летописец, – так как не по своей воле говорили они, но по божьему повелению». Летописную легенду о хазарской дани полян одни историки расценивали как разоружение племени, другие – как отказ подчиниться и вызов на бой. На основе своего исследования летописного текста А.А. Гиппиус считает, что «в своем первоначальном виде рассказ сообщал не о подчинении полян хазарами, но о том, как “мудрым и смысленным” полянам удалось избежать обложения хазарской данью, продемонстрировав готовность к сопротивлению. Представление о том, что поляне все же находились под властью хазар на протяжении длительного времени, появилось в летописании лишь на стадии составления Начального свода. Его составитель, моделируя историю Русской земли по библейскому образцу, не мог не уподобить хазарского периода этой истории египетскому рабству Израиля»¹⁶¹.

Противоположной точки зрения придерживается археолог А.А. Комар: «В то же время наличие в Киеве признаков заселения в начала VIII в. – важный момент для хронологизации событий легендарной части летописи, повествующей, в частности, о полянской дани хазарам, ведь именно концом VII – первой третью VIII в. датируются два хазарских погребения из Геленовки и Журавлихи, исследованные к югу от Киева. Как минимум с этого периода летопись оперирует не легендой, а первыми историческими данными о судьбах древнего населения Киева»¹⁶².

Как вопрос о Русском каганате, так и вопрос о хазарской дани неизбежно вводит нас в круг весьма непростой проблематики русско-хазарских отношений. С одной стороны, ее сложность обусловлена объективным состоянием источников, их немногочисленностью и противоречивостью. Уже в случае с летописным известием о дани хазарам мечами мы видели существование у исследователей диаметрально противоположных мнений. Однако на эту неполноту источников накладываются другие факторы, еще более затрудняющие ее объективное рассмотрение. В книге «Битва у Варяжских столпов» мною уже было показано, что существование норманизма во многом обусловлено не научными, а идеологическими причинами. В неменьшей степени эти идеологические причины осложняют и рассмотрение русско-хазарских отношений. Сами по себе хазары были не лучше и не хуже других орд азиатских кочевников, в различное время обрушивавшихся на Европу. Однако в отличие от всех остальных кочевников впоследствии верхушка Хазарского каганата приняла иудаизм, что автоматически вводит взаимоотношения Руси с Хазарией в контекст гораздо более сложного вопроса русско-еврейских отношений. Острота хазарской проблематики оказалась обусловлена тем, что исповедовавшее иудаизм руководство каганата какое-то время брала дань с части восточнославянских племен. Соответственно, в зависимости от пристрастий отдельных авторов, Хазарский каганат изображался в черном цвете или, наоборот, в светлых тонах.

Идеализация его началась с В.В. Григорьева, который еще в XIX в. яркими красками рисовал такую идиллическую картину: «Необыкновенным явлением в Средние века был народ хазарский. Окруженный племенами дикими и кочующими, он имел все преимущества стран образованных: устроенное правление, обширную, цветущую торговлю и постоянное войско. Когда величайшее безначалие, фанатизм и глубокое невежество оспаривали друг у друга владычество над Западной Европой, держава Хазарская славилась правосудием и веротерпимостью, и гонимые за веру стекались в нее отовсюду. Как светлый метеор ярко блистала она на мрачном горизонте Европы и погасла, не оставив никаких следов своего существования»¹⁶³. Крупный отечественный историк В.О. Ключевский писал: «Хозарское (так в тексте. – М.С.) иго было для днепровских славян не особенно тяжело и не страшно. Напротив, лишив восточных славян внешней независимости, оно доставило им большие экономические выгоды. С тех пор для днепровцев, послушных данников хозар, были открыты степные речные дороги, которые вели к черноморским и каспийским рынкам»¹⁶⁴, где хазарская власть заботливо оберегала их от азиатских варваров. Бурное развитие капитализма, в котором еврейские капиталы сыграли далеко не последнюю роль, подспудно диктовало определенной части русского общества мысль, что самое главное – это экономическая выгода, ради которой вполне возможно поступиться и собственной независимостью, в утрате которой не было даже ничего особо страшного. Впоследствии, однако, вся эта гармония была безжалостно разрушено русами во времена Святослава. Нечего и говорить, что хазарофилы, как можно называть апологетов Хазарии, крайне негативно оценивали уничтожение каганата даже в советское время: «…разгром Хазарии имел и очень тяжелые для Руси последствия. Пала стена, сдерживавшая

напор кочевников и мешавшая им широкой волной залить Черноморские степи…»¹⁶⁵

Хоть капиталистический уклад был ликвидирован в СССР, однако под стремление всяческого возвеличивания роли Хазарии отдельными советскими историками была быстро подведена новая идеологическая база. М.И. Артамонов в 1936 г. объяснял отсутствие обобщающего труда по истории каганата не только объективным недостатком источников: «Причины отсутствия внимания к хазарам коренятся глубже – в узком национализме русской дворянско-буржуазной историографии. <…> Как было русскому шовинизму примириться с политическим и культурным преобладанием Хазарии, выступающей в качестве государства, почти равного по силе и политическому значению Византии и арабскому халифату в то время, как Русь еще только выходила на историческую арену и то в роли вассала Византийской империи. Как можно было допустить наличие у колониально эксплоатируемых царской империей народов своего славного прошлого». Дальше – больше: «Хоть Киевское государство и нельзя считать непосредственным продолжением Хазарского каганата… все же Хазарское государство нельзя не учесть как важнейшее условие образования Киевской Руси в тех конкретно-исторических формах, в какие это государство вылилось как в политическом, так и в культурном своем содержании»¹⁶⁶. В своей последней статье, опубликованной уже после его смерти, он вообще заявил, что важнейшее направление славянского расселения на юг, приведшее к основанию будущей столицы Киевской Руси, произошло с милостливого согласия хазар: «Поскольку, как нам представляется, славяне овладели Средним Приднепровьем с согласия хазар и при их содействии, то, поселившись здесь, они оказались данниками Хазарского каганата. <…> Заселение славянами освобожденной от кутригуров лесостепной полосы происходило под эгидой хазар беспрепятственно»¹⁶⁷. Едва ли необходимо говорить, что и это заявление является громкой декларацией, не имеющей под собой никакой основы в источниках. В.В. Седов отмечает, что археологически славяне фиксируются в Среднем Приднепровье уже в V в.¹⁶⁸, то есть тогда, когда хазары вообще не представляли собой сколько-нибудь значительную силу не только в данном регионе, но и в Восточной Европе в целом. Далеко не всегда согласные с ним по другим вопросам И.О. Гавритухин и А.М. Оболенский также констатируют: «Мы присоединяемся к мнению большинства исследователей, которые считают, что население киевской культуры и его потомки – пеньковские и колочинские племена – в этническом отношении были славянами. Основным результатом исторических процессов конца IV – первой половины V в. на территории Днепровского Левобережья было, таким образом, освоение славянскими группировками наиболее плодородной его части – территории, ранее заселенной народами черняховской общности»¹⁶⁹. Что же касается хазар, то даже последовательница М.И. Артамонов С.А. Плетнева констатирует: «Достаточно весомых и убедительных археологических доказательств пребывания хазар в степях в VII в. пока нет. Это был век аварского господства и праболгарского широкого освоения степных пространств Причерноморья и Крыма»¹⁷⁰. Само продвижение хазар в Приднепровье эта исследовательница датирует VIII в., однако основывает свое мнение в том числе и на спорной этнической атрибутации Вознесенского комплекса, который одни специалисты считают славянским, другие – тюркским.

По сути, М.И. Артамонов не только воспроизвел, но и усилил утверждение В.О. Ключевского, сделанное им в его исследовании о боярской думе: «В то самое время, с конца VII в., на пространстве между Волгой и Днепром утвердилось владычество хозарской (так в тексте. – М.С.) орды, пришедшей по аварским следам. Славяне, только что начавшие устрояться на своем днепровском новоселье, подчинились этому владычеству. С тех пор как в Хозарию проникли торговые евреи и потом арабы, хозарская столица на устьях Волги стала сборным торговым пунктом, узлом живых и разносторонних промышленных сношений. Покровительствуемые на Волге и на степных дорогах к ней, как послушные данники хозар, днепровские славяне рано втянулись в эти обороты»¹⁷¹. Если эти утверждения делались В.О. Ключевским в 1902 г., то М.И. Артамонов повторял и усиливал их семьдесят лет спустя, насильственно подгоняя археологические факты под свои хазарофильские представления. Весьма показательно, что оба этих историка были не только хазарофилами, но норманистами. Родство обоих гипотез, в которых идеология господствовала над фактами, отметил в свое время еще Б.А. Рыбаков: «Хазарская теория происхождения русской государственности сочеталась с норманнской. Русские земли были поделены на “варяжскую группу” и “хазарскую группу”. Самостоятельному, внутреннему развитию славянских племен не оставалось места»¹⁷². Следует также добавить, что и другие археологи отнюдь не соглашаются со столь идиллической картиной славяно-хазарских отношений. Так, например, О.В. Сухобоков на основании своих археологических исследований славянского пограничья со степью в интересующий нас период отмечает прямо противоположное: «Находясь в сфере влияния Хазарского каганата, славянское население Левобережного Поднепровья и Подонья неизбежно отставало в своем развитии от других восточнославянских племен. Это нашло отражение в определенной архаичности древностей роменского и боршевского типов»¹⁷³.

Однако такая мелочь, как несоответствие фактов их идеологическим построениям, не останавливала отечественных и зарубежных хазарофилов, во что бы то ни стало стремившихся отыскать «доказательства» благотворности хазарского господства для славян. Защитить Хазарию от «русского шовинизма» и «реабилитировать» ее историю в советское время взялся убежденный норманист М.И. Артамонов. В своем итоговом труде он так характеризовал первый этап (до принятия иудаизма) истории каганата: «Даже после падения Тюркского каганата хазары остались верны древнетюркским обычаям и также острой саблей и длинным копьем распространяли свою власть над соседними племенами и народами. Тем не менее в эту эпоху роль хазар в истории была прогрессивной. Они остановили натиск арабов, открыли двери византийской культуре, установили порядок и безопасность в прикаспийских и причерноморских степях, что дало мощный толчок для развития хозяйства этих стран и обусловило заселение славянами лесостепной полосы Восточной Европы»; «Итак, в первый период Хазарское господство для народов Восточной Европы было не обременительно, спасало от нападения злейших врагов – мусульман – и давало возможность личного обогащения…»; «На основании археологических данных можно заключить, что только со времени утверждения хазар в южной части нашей страны и под их прикрытием со стороны степей славянское население расселяется из исконных своих областей в лесах Среднего Поднепровья, Волыни и Подолии, в лесостепную полосу с ее черноземами»¹⁷⁴. В другом месте этот археолог суммировал свои представления как о благотворности хазарского ига, так и свою веру в то, что хазары осознанно или нет были защитниками Европы: «Только с подчинением хазарам земледельческие славянские племена получили возможность занять лесостепную полосу Украины, куда их издавна манили тучные черноземы и где для их сельского хозяйства в целом открывались особенно благоприятные возможности при безопасности от грабительских нападений степняков. До IX в. никаких соперников в господстве над Северным Причерноморьем и примыкающими к нему лесостепными областями Поднепровья у хазар не было. Хазарское государство в течение по меньшей мере полутора столетий было полным хозяином южной половины Восточной Европы и представляло собою мощную плотину, запиравшую Урало-Каспийские ворота из Азии в Европу. В течение всего этого времени оно сдерживало натиск кочевников с востока»¹⁷⁵. Однако гипотеза «щита», которым якобы Хазария была по отношению к восточным славянам, раскритиковал Б.А. Рыбаков: «Для того чтобы так оценивать итоги войн Святослава и предполагаемую роль каганата, нужно совершенно забыть о конкретных географических условиях южнорусских степей. Разве Саркел и другие хазарские города на Дону могли быть стеной, сдерживавшей печенегов? Саркел защищал только северокавказские степи, оставляя печенегам, уграм и болгарам всю прилегавшую к Руси степную полосу шириной в 300 км. За сто лет до разгрома Хазарии в этой полосе уже хозяйничали угры… Русь сама защищала себя от всех кочевников, в том числе, вероятно, и от хазар»¹⁷⁶. С опорой на источники он показал «паразитарный характер государства, жившего преимущественно за счет транзитной торговли».