Рутьер
Шрифт:
– Кто главный? – Я прошелся вдоль чернокожих пленников, стараясь дышать через раз.
Полное молчание, но ситуацию поправил ломбардец Фиораванти. Он перевел мои слова на португальский язык.
Откликнулся мужик, сидевший в первой шеренге. Выглядел он старше, чем остальные. И был больше исполосован плетьми. Вся спина и плечи у него бугрились серыми рубцами.
– Его зовут Мвебе, ваша милость, – перевел Фиораванти.
– Спросите у них, маэстро, хотят ли они на свободу?
Ломбардец задал вопрос, и ответом ему был дружный гул. Африканцы загомонили и отчаянно
Ага… хотят. Это я и сам понимаю.
– Скажите, что для этого им придется принять христианство.
Африканцы внимательно выслушали перевод, а затем старший задал вопрос ломбардцу:
– Он спрашивает, ваша милость: а Христос сильнее какого-то там Какумбы? – с возмущением перевел Пьетро. – Ну чертовы язычники, право слово, ваша милость. Может…
– Скажите им, что Иисус Христос поразит Какумбу молниями, помочится на его останки и заберет весь его скот и жен в свой крааль, – прервал я Фиораванти.
– Что такое «крааль»? – недоуменно спросил итальянец. – И вообще я не знаю, стоит ли прибегать к таким сомнительным формулировкам, ваша милость.
– Стоит, маэстро. Стоит. Миссионер должен разговаривать с ними понятным им языком и вообще, надо с чего-то начинать, чтобы сделать из них добрых христиан. А крааль – это у них загон для скота и дом одновременно. Вперед, маэстро. Вперед…
Пьетро, запинаясь и заикаясь от волнения, перевел мои слова главнегру.
Тот, в свою очередь, дословно и изображая в движениях, поэтапно довел до своих соплеменников, что сделает бог белых с их Какумбой. Но, кажется мне, он еще маленько от себя извращений добавил, во всяком случае, характерные движения, не предусмотренные мной, он изобразил. Очень характерные…
Африканцы после его речи на пару секунд притихли, переваривая информацию, а затем единогласно согласились креститься в веру такого могущественного бога.
– Вот и laduschki, – с облегчение выдохнул я и подошел к Тилю Веренвену. – Тиль… как я понял, ты согласен служить мне верой и правдой. Так?
– Точно так, ваша милость.
– И ты понимаешь, что вот с этого самого момента ты выполняешь все мои приказания от и до, беспрекословно. И если я тебе прикажу утонуть – то ты утонешь без лишних разговоров и всяческих сомнений. Так?
– Истинно так, ваша милость. – Фламандец бухнулся на колени.
Я немного помедлил, рассматривая его. Как бы в ускоренном варианте, без особых проверок получается, но… но, кажется, я не прогадаю, приблизив этого здоровяка.
– Хорошо. Тогда – я, барон ван Гуттен, назначаю тебя командующим флотом баронии и присваиваю чин обер-сержант-адмирала, с соответствующим жалованьем, долей в военной добыче и правом получения после двадцати лет воинской службы земельного надела в личное пользование и соответствующего сана. И сейчас же я, своим правом и словом, освобождаю тебя и делаю свободным человеком. А теперь принеси мне, свободный человек Тиль Веренвен, клятву в своей верности.
Фламандец, закатив глаза от волнения, немного покачнулся, но затем выправился и истово поклялся:
– Признаю себя, ваша милость, вашим человеком и клянусь всегда и везде, не щадя живота своего, отстаивать
Затем он с чувством обслюнявил мою руку, что пришлось перетерпеть. Ритуал, ёптыть. Одергивать нельзя.
– Я принимаю твою клятву, Тиль Веренвен, и признаю тебя своим человеком, – выпалил я, стараясь быстрее покончить с неприятным для меня делом.
Ну их, эти целования, куда подальше. Да и времени нет. Дел на сегодня еще уйма, а солнышко уже к горизонту клонится.
– Значит, так, Тиль. Организовываешь сейчас горячее питание пленникам и, пожалуй… пожалуй, бочонок пива им открой. Ночевать они сегодня будут еще в пещере. И смотри мне… черных не обижать. Завтра их крестить будем. Узкоглазого же и ломбардца я сейчас заберу с собой. Прочие остаются. Дальше: все ткани, золото и оружие с шебеки – в замок. Все! Учти! Остальное пусть в амбаре так и лежит. Дальше… нет, прямо сейчас – строишь свою команду, и они приносят мне клятву верности, и я их прощаю. Ну, и по селедке…
Взвалив на плечи Тиля кучу забот, я принял клятву от пиратов. Суровые бородатые мужики, приготовившиеся в душе к смерти лютой, коллективно прослезились и клялись крепко и истово. И я в эту клятву поверил. Очень натурально это у пиратов получилось.
Выставил караулы при складах и судах, отдал еще кучу приказов, запрыгнул на Родена и полетел галопом в замок.
Дел-то у меня… начать и закончить…
Глава 7
– Господин баро-о-о-н!!!..а-а-ахр… – Вопль эконома прервался глухим звуком удара.
Я невольно поморщился. Не самое приятное в жизни дело – заниматься пытками, но иногда без этого не обойдешься.
Не хочет скотина признаваться, куда спрятал деньги. Мои стрелки чуть ли не весь его дом по камушкам разобрали, а ни полушки не нашли. Пришлось переместить эконома в пыточную…
Да, при всеобщем запустении моего замка в его подвале неожиданно обнаружилась отлично оборудованная темница на пять камер с образцово укомплектованной камерой пыток. Все железо, конечно, здорово поржавело, да и сама пыточная заросла пылью и паутиной под потолок, но это мелочи. Главное, инструментарий, позволяющий узнику по полной излить душу, остался вполне работоспособным.
– Давайте его в эту кроватку… – Я показал на пыточный девайс, представляющий собой наклонный стол с фиксаторами конечностей и даже головы.
Виллем Аскенс, отрядный профос на добровольных началах, совмещающий эту почетную должность с должностью обер-кузнеца, довольно гоготнул и вместе со своими подмастерьями живенько упаковал расхитителя баронского имущества. Звонко забрякали зажимы…
– Что смотрите? – рыкнул я на него. – Кто профос? Ты или я? Работайте, работайте…
Прошелся по камере пыток… Изобретательно… Пнул ботфортом какие-то гири, в рядок стоявшие вдоль стены, и взял в руки висевшую на крючке медную маску с присобаченной к ней в районе рта воронкой.