Рваный бег
Шрифт:
— Слышь, ты, крыса угольная… Мой отец до тебя не доберется, а вот напарники с удовольствием шкуру спустят. Ладно я, лоханулась, так ведь ребята жизни положат, но найдут и тебя, и всю кодлу… Филина знаешь? Вот он с тебя лично и спросит.
— Не-а, не знаю!.. — довольно осклабился предводитель ватаги, с пренебрежением разглядывая дурочку, вздумавшую пугать какими-то мужиками, прошляпившими рыжеволосую куклу. — Я так думаю, ты в гости захотела сходить, на вонючий город посмотреть. Вот папа с мамой и устроили прогулку… Они устроили, они же за твою голову и заплатят. Если хотят голову получить вместе с остальным телом, а
— Да? Это у вас что тут, для богатых экскурсии устраивают? Знакомят с обитателями гетто?
— В рыло дам, — неожиданно рассердился пацан, смущенный ворохом незнакомых слов. — Мы тебя еще с парома срисовали, как ты зеньки по сторонам пучила. Думаешь, за местную сойдешь? Да и жирная ты слишком для наших мест. Здесь таких даже богатым клиентам в ночлежках не предлагают… Еще раз по хорошему спрашиваю — откуда приехала? С Грымзы, с Береговушки или с дальних кордонов?
— Издалека я, — осторожно осматриваясь по сторонам начала Настя. — Сначала на Склизи была, потом Крест, Паучатник, улица Монахов и Барханный угол. А твои летающие пароходы сегодня впервые в жизни увидела. И понятия не имею ни про какие кордоны…
С каждым новым названием улыбки на лицах тускнели, превращая возбужденных удачной охотой мальчишек в их собственные серые тени.
— Черт, да она — ходок!.. Говорил же Шлим, что девка меченная! А ты не послушал… Кто за нее заплатит? Они же придурошные там все через одного, голытьба спятившая. Еще на старших наедут, будут за нами по всем углам мотаться, крови требовать!
— Ша! — рявкнул вожак, несколько обескураженный резким изменением ситуации. Похоже, неизвестный Шлим не пользовался авторитетом в стае, и неожиданный прокол с захваченной добычей совсем не понравился обладателю облезлого носа. — Мы на соседской территории охотились, нас еще найти надо! Да и не тронули дуру, хотя следовало бы… Но проверить надо. Где Клоп? Пусть посмотрит, не врет ли девка…
В шею сзади кольнул холодный кусок железа, сопровождая тихий шепот:
— Сиди ровно, бродяга. Дернешься — и труп…
Из толпы осторожно выбрался щуплый мальчишка, больше похожий на ходячий скелет: обтянутые морщинистой кожей кривые кости, собранные в нелепую фигуру. Присев на корточки, Клоп осторожно потянул к себе рыжие пряди и стал их перебирать пальцами, изуродованными артритом. Тишина тянулась минута за минутой, в шею продолжала давить железка, а порождение ночных кошмаров теребило волосинки, нюхало и даже пробовало на зуб. Потом мальчишка сплюнул и просипел:
— Болотом пахнет. Точно, ходок это. Недолго еще бродит, вонью чужой не пропиталась, вот и не признали сразу. Но — ходок, без дураков…
Ватага сразу зашевелилась, загомонила, потеряв интерес к чужаку. И прежде чем Настя успела сказать хоть слово, как вожак презрительно прошипел в ее сторону, чтобы затем раствориться вслед за бандой в ближайшем темном закоулке:
— Считай, повезло тебе… Что с тебя сняли — наша добыча, радуйся, что живой осталась. А могли бы на мясо дикарям с нижних ярусов продать… Бывай, не кашляй… Привет своему Филину передавай…
Миг — и на узкой улице, заваленной хламом, осталась лишь испуганная одинокая девушка, да холодный ветер, сквозивший вдоль грязных стен…
Усталая
— Нет, не видели ее. Говорю же — не видели! Твоего соглядатая грохнули, и ушли… Откуда я знаю, куда? Девку где-то в доках потеряли, найти не могут. Может, ее уже давно с пирсов сбросили, или куда уволокли… Бегают по всей округе, шпану давят без сожаления. Нашли каких-то знакомцев, те голытьбу по всем щелям разогнали. Только и слышно, что за рыжую обещают ящиком чужой тушенки расплатиться. А за тушенку у нас семью продадут, да еще соседей в придачу…
Откашлявшись, женщина выслушала визгливый голос, пробившийся из неизведанных далей и захихикала:
— Тебе надо было меньше пистолетом махать и стрелять по блатным, идиот. Подошел бы с уважением, тебе бы чужаков сдали еще до того, как паром причалил. Так нет, надо было себя показать, изобазить невесть что… Не они, не глухая!.. Доигрался, а угомониться не хочешь… Только парней зазря теряешь. Это же надо — днем, в порту — и топтуна грохнули, будто так и надо… Нет, не пойду за ними, я не совсем сдурела. Да и чего там ходить — рыжей все равно нет… Откуда я знаю!..
Подождав, когда из отодвинутой трубки перестанут доноситься рассерженные вопли, обитательница припортовых трущоб повторила, с трудом переводя дух:
— Я для тебя узнала, куда они собрались. Слышали люди, как про Корабельную станцию болтали. Оттуда экспрессы на север уходят. Если чудо случится и дурочку найдут — там перехватишь. А не найдут, то и тебе не повезет. Ты здесь человек чужой, связями обрасти не успел. Вот и кусай теперь локти… Все, я тебе долги отработала, еще раз с просьбой сунешься — и тебя похороним, понял? Ну, если только деньгами разживешься, тогда заходи. Хотя, откуда у тебя деньги, рвань бродяжья. Понты одни, да наглость глупая…
Иссушенная тяжелой работой рука устало повесила трубку, оборвав поток ругани. Можно было идти домой, этот долг женщина вернула с лихвой. Если у чужака найдется хоть крупица мозгов — сможет воспользоваться информацией. Нет — его проблемы…
Испуганная девочка брела бесконечными коридорами, темными переулками, ковыляла через скрипучие металлические мостики, ржавыми горбами переброшенные через бездонные бетонные пропасти, расчертившие бесконечный город на одномордые куски. Грязь, куски тряпья, пронизывающий ветер и редкие прохожие на встречу. Гамм показывал свою истинную натуру — огромного мегаполиса, равнодушно пожиравшего живое содержимое рабочих кварталов. И с тем же холодным равнодушием ждал, когда окончательно потеряет силы и сгинет крохотная букашка, заблудившаяся в бесконечных лабиринтах нищих кварталов.
Уткнувшись в очередной тупик, Настя развернулась и побрела обратно. Но выход перегородили иссушенные голодом дети — бесполые создания в грязных набедренных повязках. Мимо сотен им подобным девушка прошла за эти часы. Сотни и сотни, кто лежал по углам, тащил нехитрый скарб по избитым мостовым, ковырялся в мусоре. Те, кто уже не мог больше работать на бесчисленных фабриках и мастерских, разгружать вагонетки с углем и ворочать неподъемные грузы. «Балласт», выброшенный на улицы без сожаления. Потерявшие с рождения надежду дети, изгнанные из семей за ненадобностью.