Рябиновый мед. Августина. Часть 3, 4. Человек на коне. Страшные сны

Знаменская Алина

– Стойте! – громко зашептала Сонечка. – Поглядим, что будет!

Алешка закрыл за гостьей калитку, учтиво поклонился, что-то сказал, прощаясь.

– Да он у вас джентльмен! – прищелкнула языком Сонечка.

– Обычная вежливость, – пожала плечиком Маня. – Она пришла его навестить, раненого. Он проводил до калитки. И что такого?

– А она, наверное, пирожков принесла, – продолжала Сонечка, выглядывая над забором.

Эмили улыбнулась и тихонько пошла прочь, но, прежде чем завернуть за угол, пару раз оглянулась.

Алешка же

заметил наблюдателей и не уходил с крыльца. Лицо его успело принять то самодовольное, чуть высокомерное выражение, которое было так знакомо Асе.

– Хотите, зайдем проверим, что она ему принесла? – предложила Маня.

– Нет, мне некогда! – поспешно отказалась Ася. Она прямо-таки физически ощущала на себе Алешкин победный взгляд. Как же! Он теперь герой и от собаки пострадал.

Когда Эмили скрылась за углом, подружки-неразлучницы вывернули из своего укрытия. Алешка сделал вид, что ему дела нет до них. Задрал голову кверху и стал сбивать с крыши длинную сосульку.

– Зайди, Алешка, простудишься! – не удержалась от замечания Маня. И это позволило Алешке обратить внимание на девочек и посмотреть Асе прямо в глаза.

«Ну что, сдрейфила вчера?» – ясно читалось в его взгляде.

Ася сомкнула губы в тонкую полоску, нахмурилась и пошла своей дорогой.

Наверное, он ожидал, что она станет расспрашивать его о самочувствии. Или что она, подобно Эмили, явится к нему с корзинкой пирожков и станет вздыхать над ним и восхищаться подвигом? Не дождется! Сам виноват, повел себя глупо. Всем известно, что нельзя прикасаться к собаке, когда она ест или злится.

Сонечка догнала подружку, взяла под руку и громко зашептала в самое ухо:

– Терпеть не могу эту твою Эмили! Вовсе стыд потеряла! Она что, влюблена в него? Ну пусть влюблена, но нельзя же так откровенно…

– Глупости, – оборвала Ася. – Это милосердие, понимаешь? Эмили решила постричься в монахини.

– О-о… – Сонечка была сражена. Разговоры о мальчиках, признания и мечтания о любви были обычным делом в средних классах гимназии. Но Эмили в один миг обошла их всех, поднялась на ступеньку выше и стала недосягаемой!

Соня загрустила.

– А я влюблена… – вздохнула она.

– В Вознесенского?!

Асе казалось, что надменность Вознесенского, его зазнайство и вредность видны всем. И было открытием, что другие этого не замечают.

– Да, то есть не совсем.

– Не совсем влюблена или не совсем в Вознесенского?

– Мне нравится Алексей, он интересный, – рассуждала Сонечка. – Но…

Она оглянулась. Дом Вознесенских был так далеко, что, конечно уж, Сонечкиных признаний никто из его обитателей услышать не мог.

– Но?

– Но… я обожаю его брата Володю!

Щеки Сони пылали, а глаза блестели. Ася покачала головой:

– Но он же… Соня, он старый для тебя! То есть, я хотела сказать, слишком взрослый.

– Да, я понимаю! – горячо подхватила Соня. – Но, Инночка (подруги называли ее так, на гимназический манер), ты согласись, какой он душка!

– Давно

ты любишь его?

– С Рождества. С того самого дня, как мы были у Вознесенских на елке и он читал «Мороз и солнце, день чудесный…».

И Соня начала читать с начала до конца это длинное стихотворение. Конечно, Ася прекрасно помнила это Рождество. Все они были приглашены к Вознесенским. В большой комнате была роскошная елка, они сначала как маленькие водили хоровод, доже Володя не стеснялся этой детской забавы, пел «Елочку» со всеми. Потом играли в фанты, было ужасно весело. Асе выпало поцеловать отца Сергия, она склонилась, чтобы приложиться к руке, как на службе, а отец Сергий подставил щеку.

Потом все пели романсы и русские народные. Матушка Александра аккомпанировала на фортепиано, и Ася ей немного завидовала. Хотелось так же хорошо играть, и в тот вечер она твердо решила выучиться хотя бы на гитаре. Выходит, в это самое время ее подруга Соня успела влюбиться и теперь страдает!

– Конечно, Владимир достоин твоей любви, Софи, – серьезно сказала она. – Не то что этот выскочка Алексей.

К лету все поголовно в этой большой пестрой компании были влюблены. Заразная бацилла влюбленности распространялась с невероятной скоростью, поражала юные создания направо и налево, коварно проникая в незащищенные опытом сердца. Центром компании являлись молодые Вознесенские, большие выдумщики на всевозможные массовые вылазки.

На именины Манечки было решено отправиться вниз по Обноре, в Бужениново. В тех краях один чудак строил не что иное, как настоящий немецкий замок готической архитектуры. Замок, говорят, был почти что готов, и ужасно любопытно было взглянуть на него.

Отправились на двух лодках. Ася с Соней сидели в лодке, на борту которой белой краской было выведено название: «Волна».

«Волна» неспешно двигалась вниз по течению, направляемая веслами. На веслах сидел Владимир.

Всем было весело. То и дело перебрасывались шутками с соседней лодкой. По пути набрали кувшинок. Девочки соорудили из цветов украшения на шляпки, молодые люди – подобие часов.

– И кому могло прийти в голову в наших краях построить немецкий замок? – явно кому-то подражая, растягивая слова, проговорила Сонечка. Она смотрела мимо девочек, явно ожидая ответа от Владимира.

Он недавно получил офицерское звание, приехал к родителям при полном параде. Все девочки сошлись на том, что мундир ему необычайно подходит и дает полное право на превосходство перед остальными кавалерами. Владимир Вознесенский купался во всеобщем обожании и снисходительно относился к неумелому кокетству подружек сестры.

– Как же, Софи? Разве вы не слышали историю рыцаря Ливонского ордена, который был пленен войсками Ивана Грозного, и…

– Ну да, слышала. Ливонец был поселен в Любиме, и до конца его дней жители города кормили его. Кажется, немцу неплохо тут жилось, и где-то в этих краях он и похоронен.