Шрифт:
Маугли
Мелкими осторожными шажочками пришла на Алтай осень. Как заботливая хозяюшка она отправила хлеборобов на густые от спелого колоса поля, а детвору – в чистенькие кабинеты заждавшейся их школы.
В Цаплинском районе в этом году долго пустовало вакантное место учителя русского языка. Только в конце августа на столе директора появилось заявление от сельской учительницы, а первого сентября она вошла в класс…Ее волосы за умело нанесенной краской скрывали следы седины, но глаза излучали задорный блеск. Она хорошо понимала на что шла, взяв классное руководство в проблемном седьмом классе.
Ребята смотрели на нее таким взглядом, от которого становилось
Все ученики, кривляясь и впадая в образ только им самим ведомым, пытались представиться. «Алексей», – исподлобья прохрипел ученик с последней парты. Урок закончился. Мимо Нины Васильевны с грохотом, визгом и шумом промчался весь ее класс, оставляя после себя непонятного цвета осадок впечатлений. А после второго урока директор весьма корректно, но с металлом в голосе сообщила новой учительнице о том, что та не досмотрела за ребенком. Алексей сбежал. Это стало началом «поисково-спасательной» работы классного руководителя.
Весь сентябрь Нина Васильевна «вылавливала» подростка по степновским глухим и косматым сограм, чердакам и голубятням (за эти скитания класс прозвал его «Маугли»). Однажды, уже отчаявшись, она устало брела объездной полевой дорогой и вдруг увидела в заброшенном здании бывшего элеватора дымок. Чутье подсказывало, что мальчик там. Учительница медленно поднималась по ступенькам наверх, как вдруг дверь резко открылась, и прямо на нее выпорхнули голуби. С трудом удержавшись на ногах, она все же шагнула внутрь. В противоположном углу здания прямо на железном полу дымился костерок, рядом с которым сидел на корточках Маугли и грел руки. Два огня пылали вокруг маленькой женщины: один – на полу, другой – в груди. Сбившийся рой мыслей постепенно выстраивался в логичную цепочку. «Привет, Алеш», – ласково произнесла Нина Васильевна и присела рядом с мальчиком…
Прощаясь с учеником, учительница подняла глаза к небу. Оно показалось ей необыкновенно высоким и пустым. С полей тянуло горьким запахом прелой соломы с примесью сухой полыни. Горчинка сидела и внутри женщины, но она обнадеживающе произнесла вслед уходящему подростку: «Завтра в столовой будут печь пиццу!» ..
Поздней осенью, когда озера стали покрываться стеклянной корочкой, на которую беззаботно приземлялись первые снежинки, ученик снова пропал. После уроков Нина Васильевна попросила брата съездить на квартиру к мальчику. Старый дом с обшарпанными и подгнившими сенцами горбился на краю села. Мать и сын кололи дрова, умело размахивая тяжелыми топорами.
–Здравствуйте! – поприветствовала вышедшая из машины учительница,– А почему Алеша снова не в школе?
– Достали Вы уже нас своей школой, – прохрипела мать. – Не пойдет он больше. Ясно Вам?
– Объясните, пожалуйста, почему.
– А Вы сна-а-чал-ла порядок там на-а-ведите, – не унималась женщина, с трудом выговаривая слова. – Его все обижают.
– Ну это Вы зря, -пыталась смягчить разговор Нина Васильевна, догадываясь о причине неподвластного языка родительницы.
– «Зря», г-ришь, – остервенела мать, замахиваясь топором, – а-ну, иди от-сюдо-ва!
Реакция брата сработала мгновенно: он буквально выскочил из машины и в один миг оказался возле сестры. Пыл матери-заступницы слегка умерился. «Нечего здесь
С того дня участковый стал частым гостем в доме Красиных.
Зима выдалась суровой, с крепкими, как и подобает Сибири, морозами. Негде было скрываться Маугли, и приходилось волей-неволей ходить в школу. Учительница, как ангел-хранитель, сопровождала мальчишку всюду. В столовой просила у поваров добавки, тайком рассчитывалась за обеды, лишь бы Алеша был сыт: не доедал ведь ребенок дома. Кроме квашеной капусты и картошки в доме были только субпродукты и куски сала, которыми рассчитывались с матерью хозяева за закол свиней. Эту работу мамаша делала не хуже любого мужчины, особенно «под допингом».
Шумно и дружно в село пришла весна. Чумыш разлился в полную силу. Давно его берега не видели столько воды. Как только жидкая грязь перестала налипать на ботинки, Алеша пропал. Но участковый был начеку: вновь доставил беглеца в школу Нина Васильевна бдительно сторожила найденыша. После третьего урока прибежала Сонечка и с ужасом в глазах прошептала на ухо своей классной: «Маугли, ой, то есть Алешка, закрылся в туалете!»
Через минуту учительница стучалась в туалет с мольбой: «Алеша, открой дверь, пожалуйста!» Она в ужасе трясла ручку двери, а перед глазами чередой мелькали догадки, одна страшнее другой. Когда трудовик взломал замок, перед ними предстала довольно яркая картина: над двумя кабинками туалета, широко расставив ноги, стоял Алексей, пружиня коленками, словно готовясь к прыжку. Внутренняя часть брюк его была мокрой. Учительница уже не волновалась, не дрожала и не боялась; она стояла, словно согнувшаяся от сильного холода осинка, только в глазах появился обильная влага, готовая выплеснуться широкой прозрачной слезой. Она поняла, почему ребенок сторонится общества и постепенно превращается в волчонка.
Самоделкин
Осеннее утро пробивалось сквозь густую холодную ночь. На вчерашних лужах за ночь образовалась прозрачная наледь. Над озером стояла мутная хмарь. Деревня просыпалась недружно. Кое-где их печных труб пробирался густой, набиравший обороты, дым.
Петр Павлович, стоя на крыльце в одной фланелевой рубахе, курил самосад. Взгляд его когда-то веселых, немного хитроватых с влажным блеском глаз, был слегка рассеянным и пасмурным. По горчичному налету на глазах и серым впадинам под ними видно было, что печника что-то точит изнутри.
Его «старуха Зина» с утра вышла во двор доить Зорьку, а он не мог один находиться в доме. Старик уже давно не спал. Слышал, хозяйка затопляла печь. Когда разгорелись, потрескивая, дрова, подумал, что даже дымком не потянуло, значит, хорошо прочистил колодцы. «Надо бы принести осиновых полешек, – отметил хозяин про себя. – Береза-то быстро закоптит да засажит все. Кто будет чистить-то потом…»
После поездки в город Бийск начал Петр Павлович угасать. Стал чаще кашлять, но курить самосад, мелко нарубленный в самодельной мини-дробилке, не бросал. Дядя Петя (мало кто в деревне знал его как Петра Павловича) не признавал никаких папирос или сигарет: всю свою сознательную жизнь он курил только выращенный своей рукой табак, для обработки которого смастерил специальную дробилочку из старой мясорубки. В его доме было мало предметов-гостей: почти все жестяные, алюминиевые, кованые и прочие предметы домашнего обихода он ловко ладил сам. За умелые золотые руки его прозвали «Самоделкиным». Далеко за пределами Цаплинского района славилось его доброе имя: кому компрессор починить, кому подварить какую-либо деталь, кому ведро из жести загнуть, кому – ванну, а кому и умывальник. Вся деревня пользовалась его услугами и подпитывалась его щедрой добротой и неутомимой энергией.