Рядом с Джоном и Йоко
Шрифт:
— Значит, твоим первым воспоминанием стал сон о твоем рождении?
— Да. Удивительно, правда? И мне было так страшно. Но тогда мне снился и другой сон, хороший, — про то, как я бегу вокруг дома и смеюсь как сумасшедшая, и когда я проснулась, помнится, сказала: пожалуйста, пусть мне каждую ночь снятся такие сны, как этот.
Одна из самых запоминающихся работ Йоко называется «Вертикальная память». В нее входит двадцать две фотографии, каждую из которых сопровождает текст. Все снимки одинаковые и представляют собой объединенные на компьютере изображения отца Йоко, ее мужа и ее сына. Однако тексты отличаются друг от друга, и каждый бесстрастно и коротко описывает взаимоотношения Йоко с разными мужчинами, включая отца,
— Знаю, это очень странно, — ответила Йоко. — Ты приходишь и уходишь одним и тем же путем. Но не забывай о том, что в «Вертикальной памяти» многое осознанно приукрашено.
— Также интересно, что во многих патриархальных обществах женщины обязаны сначала отцу, потом мужу и, наконец, сыну, то есть всем тем, кого ты объединила в одном портрете.
— Да, ты их собственность, и в «Вертикальной памяти» я хотела символически показать связь между женщиной и ее мужчинами.
— Кажется, что каждый мужчина из тех, кого ты описываешь, вызывал у тебя страх и чувство несвободы. И вместо вывода в последнем «тексте смерти» ты пишешь: «Все выглядит очень знакомым. Какую часть своей жизни я провела лежа? Это последний вопрос, который я задаю себе». Это заявление меня действительно поразило, и я процитировал его своей подруге, задав твой вопрос: «Какую часть своей жизни ты провела лежа?» Подруга подумала, что я спрашивал ее о пассивности.
— Да. Женщине, чтобы выжить, необходимо согласиться с пассивностью.
— Что касается памяти, то я хотел бы рассказать тебе, что один древний японский император сказал своей наложнице. Она спросила его, чем он может объяснить их романтическую связь, и император ответил, что он не верит в греховность отношений между мужчиной и женщиной, поскольку их объясняют узы прошлых жизней и потому они не могут сопротивляться друг другу. Что думаешь?
— Я не уверена, что все определено узами прошлого. Все начинается с наших родителей, и это то, с чем мы вечно связаны и в чем застреваем… и потом это переходит в другие наши жизни. Но я не верю, что эти узы — всего лишь результат отношений в обществе.
— А в реинкарнацию ты веришь?
— Да — время от времени. У нас точно не одна жизнь.
— Думаешь, мы выбираем родителей?
— Может быть, наполовину. Так же как мы наполовину сами выбираем, что нам каждый день делать. Тогда как другая половина — это просто то, что само с тобой случается.
— В знаменитом японском коане говорится: «На кого ты был похож, прежде чем родились твои родители?»
— Но я не заставляю себя об этом думать. Гораздо важнее сосредоточиться на настоящем, на всем том, что мы уважаем.
— Как и многие другие, я знаю, как важна для тебя была ваша связь с Джоном. И ты только что выпустила замечательную цветную книгу «Невидимый цветок», в которой говорится о таинстве той связи.
— Нечто подобное я делала,
— Эта книга о цветке, который нельзя увидеть, но чей тонкий аромат летит над морем, горами и лугами, пока — далеко-далеко — человек по имени Ароматный Джон не вдыхает этот запах… а затем чихает!
— Знаешь, в 1952-м в Ливерпуле 11-летний Джон сделал рисунок, который много лет спустя появился на обложке альбома Walls and Bridges. На нем мужчина и женщина, немного похожие на нас с Джоном, скачут на конях, а сам рисунок подписан: «Джон У. Леннон для Мими. 18 февраля 1952 года» — а это был мой девятнадцатый день рождения!
— Мне всегда казалось, что в мире есть три типа людей: одни говорят «нет», другие говорят «возможно», а третьи говорят «да». А ты написала песню под названием A Thousand Times Ye s («Тысячу раз да»). Слово «да» начертано на потолке в твоей знаменитой «Потолочной живописи». И я заметил, что последнее слово в «Невидимом цветке» тоже «да». В общем, даже будучи подростком, ты была человеком, всегда говорившим да. Ты помнишь, когда впервые это осознала?
— Думаю, очень давно. У меня было непростое детство. Всюду, куда бы я ни пошла, мне отказывали. Так что я сказала да в надежде, что в один прекрасный день моя жизнь изменится.
— Одна из моих любимых строчек — из твоей песни You ’re the One: «Мы — чародей и ведьма в миг свободы». [137]
— Знаешь, я посвятила эту песню Джону после его смерти, потому что, пока он был жив, он вечно твердил мне: «Я все время пишу тебе любовные песни, а ты мне нет». Причина в том, что я была, типа, гордячкой и не думала, насколько это важно, особенно на фоне тысяч его фанатов.
137
We were a wizard and a witch in a moment of freedom.
— Ты имеешь в виду сто миллионов.
— Да хоть двести миллионов, ты понимаешь, о чем я. У меня не было никакой необходимости писать ему любовную песню. Но иногда я чувствовала — «Как я люблю тебя? Считай» [138] — и особенно почувствовала, когда Джон ушел, что эта его ремарка ко мне возвращается. Так что я решила: «Ладно, я сделаю это для тебя», — так получилась You ’re the One.
— В песне Джона The Ballad of John and Yoko есть одна из самых бередящих сознание строк.
138
Имеется в виду песня Йоко Оно Let me count the ways и 43-й сонет Элизабет Баррет-Браунинг.
— Это какая же?
— В песне он упоминает о том, как ты ему однажды сказала, что, когда умрешь, «не возьмешь с собой ничего, кроме своей души», затем Джон на краткий миг замолкает, а потом восклицает:
«Подумай!» И каждый раз, когда я вспоминаю эту строчку, она говорит, что и мне стоит остановиться и подумать о том, что я делал и как жил. Ты давала ему такой совет?
— Думаю, да. И это то, чем я сейчас постоянно занимаюсь, потому что на самом деле не знаю, сколько мне еще осталось, и каждый день для меня так важен. Я чувствую себя как Моцарт в финале фильма, когда он просто пишет, пишет, пишет — чтобы убедиться, что успеет все закончить. Я делаю то же самое во всех сферах своей жизни.