Рядом со Сталиным
Шрифт:
Весной 1940 года Сталин пригласил нескольких офицеров Генштаба, задержавшихся в Кремле допоздна, пообедать у него дома. Среди них был будущий маршал Василевский, окончивший до революции Духовную семинарию
За столом Сталин неожиданно спросил Василевского:
— Товарищ Василевский, почему вы после Духовной семинарии не пошли в попы?
Василевский смутился:
— Да как-то ни у меня, ни у отца не было такого желания…
— Ах, не было желания! А вот у нас с Микояном такое желание было, да не взяли нас в попы… — Сталин посерьезнел
Василевский ответил, что прекращение отношений с отцом-священником было непременным условием вступления в партию и Красную Армию.
Сталин сказал:
— Сообщите в парторганизацию Генштаба, что я дал разрешение восстановить связи с отцом и помогать ему материально.
Позже Молотов рассказал, что задолго до этого разговора Сталин из личных средств переводил деньги отцу Василевского, который считал, что получает их от сына…
Ялтинская конференция трех держав.
Черчилль предложил обсудить будущее Германии и игриво добавил:
«Если у нее будет какое-нибудь будущее».
На это Сталин заявил, что «мы воюем с германским фашизмом, а Германия будет иметь будущее».
Там же: английский премьер предложил обсудить вопрос о будущем польском правительстве.
Сталин: «Многие называют меня диктатором. Однако у меня достаточно демократического чувства, чтобы не пытаться создавать польское правительство без поляков».
Кое-кому не мешало бы вспоминать об этом в наши дни…
Маршал артиллерии Н. Д. Яковлев:
«По вызову Сталина в Ставку прибыл генерал, еле державшийся на ногах. Вцепившись руками в край стола, он лепетал, что вот, мол, по приказу явился… Присутствовавшие затаили дыхание, зная, как нетерпимо Сталин относится к пьянству.
Сталин же вышел из-за стола и мягко спросил генерала
— Вы, как будто, сейчас не здоровы?
— Да, — выдавил из себя генерал.
— Тогда мы встретимся с вами завтра…
Когда генерал вышел, Сталин ни к кому конкретно не обращаясь, сказал:
— Товарищ сегодня получил орден за успешно проведенную операцию. Мой вызов был неожиданным, знать о нем он не мог. Он имел право отметить свою награду…»
Рассказывает Г. И. Трошин (Москва):
«В конце войны, когда наши войска уже находились вблизи Берлина, среди некоторых командующих обсуждалась идея продолжения наступления вплоть до Ла-Манша…
Доложили Сталину.
Выслушав инициаторов, Сталин сказал:
— Итак, вы хотите наступать. Это похвально, — наступательный порыв не угас. Но вы подумали о том, что на этом берегу Эльбы вы — освободители своего народа и народов Европы. А на противоположном, западном, берегу Эльбы — вы — захватчики, агрессоры, поработители? Далее. Наш народ вас не поймет: он вот-вот кончит тяжелейшую освободительную войну. Во имя чего он начнет другую?… Как видите, эти разговоры принципиально не верны, более того, вредны, если не преступны».
Родственница первой жены Сталина, М. А. Сванидзе, вела
«…22-го вечером мы всей гурьбой зашли к ребятам в Кремль. Было рождение няни Светланиной, я ей купила берет и шерстяные чулки, и мы пошли ее поздравлять. Пришли И. с детьми, Каганович и Орджоникидзе. Обедали. Мы присоединились. Очень оживленно говорили. И. был в хорошем настроении, кормил Светлану. Заговорили о метро. Светлана выразила желание прокатиться, и мы тут же условились — я, Женя, она и няня — решили проехаться.
Каганович заказал нам 10 билетов и для большего спокойствия поручил своему чиновнику нас сопровождать.
Прошло 1/2 ч., мы пошли одеваться и вдруг поднялась суматоха — И. решил внезапно тоже прокатиться.
Все страшно волновались, шептались об опасности такой поездки без подготовки. Лазарь Моисеевич волновался больше всех, побледнел и шептал нам, что уже не рад, что организовал это для нас, если б он знал и пр.
Предлагал поехать в 12 ч., когда прекратится пробное катание публики, но И. настаивал поехать сейчас же. У меня на душе было спокойно, я говорила, что все будет отлично и нечего беспокоиться.
Разместились в трех машинах, поехали к Крымской площади. Там спустились и стали ждать поезда. Пахло сырой известью еще невысохшего дома, чисто, светло, немного народу, ожидавшего очереди сесть в метрополитен, чтоб сделать рейс.
Начались перезвоны по телефону с соседними станциями, и мы простояли минут 20. В это время подъехал кое-кто из охраны. Публика заметила вождей, и начались громкие приветствия.
И. стал выражать нетерпение. Дело в том, что хотели на предыдущей станции освободить состав, из-за этого произошла путаница и задержка, во всяком случае, поезд подошел переполненный, но для нас освободили моторный вагон от публики, и при криках „ура!“ со стороны всех бывших на перроне мы его заняли.
Наконец мы двинулись. В Охотном вышли посмотреть вокзал и эскалатор, поднялась невообразимая суета, публика кинулась приветствовать вождей, кричали ура и бежали следом. Нас всех разъединили. Восторг и овации переходили всякие человеческие меры.
Хорошо, что к этому времени уже собралась милиция и охрана. Я ничего не видела, а только мечтала, чтоб добраться до дому. Вася волновался больше всех. И. был весел, обо всем расспрашивал откуда-то появившегося начальника стройки метро. Пошучивал относительно задержки пуска эксплуатации метро и неполного освоения техники движения.
[Вернулись к Парку Культуры]. Вышли наверх… ни одной машины, они уехали в Сокольники. Моросит дождь, на улице лужи, и весь кортеж двинулся пешком…
Новые волнения, растерянность. Наконец, летит первая машина из особого гаража.
И. не хочет садиться и отправляет детей и женщин.
Мы едем в Кремль…»
При Сталине агенты ГПУ, потом НКВД слушали, что говорит народ, и докладывали об этих разговорах «наверх». И после пуска метро они тоже в справке с грифом «Секретно» доносили секретарям МГК о разговорах народа по этому поводу.