Рядом со Сталиным
Шрифт:
(В ходе происходивших в 1989 году в Москве дебатов вокруг секретного протокола от 23 августа 1939 года многие участники этой дискуссии почему-то упустили из виду протокол от 28 сентября того же, 1939 года. Это привело к путанице, из-за которой оказался дезинформирован и президент Горбачев. В одном из своих выступлений он, видимо с подсказки каких-то экспертов, высказал сомнение насчет подлинности протокола от 23 августа, сославшись на то, что там Литва относится к сфере интересов Германии, а граница не соответствует той линии разграничения, которая фактически образовалась. Если бы эксперты заглянули в протокол от 28 сентября, не произошло бы такой прискорбной неловкости…)
Хвала,
Странно звучит упоминание о «дружбе, цементированной кровью». Имелись ли в виду недавние события в Польше и демонстрация «братства по оружию» на совместных с немцами парадах в Бресте и других городах, после того как вермахт и Красная Армия встретились на заранее обусловленной линии? Или же то был намек на тяжелые потери советских войск в снежных просторах Финляндии? А может, Сталин думал уже о будущих совместных с Гитлером акциях по разделу глобальных сфер интересов?
Нельзя исключать подобные амбиции «вождя народов». После того как Англия и Франция объявили Германии войну, Сталин вздохнул с облегчением. Теперь Гитлер втянулся в длительный конфликт на Западе. Он может продлиться годы. И если даже в конечном счете Германия победит, она будет ослаблена и для Москвы откроются большие возможности. Могут созреть условия и для «мировой пролетарской революции». Главным сейчас было сохранить сложившиеся с Гитлером отношения.
Сталин, как правило, знакомился со списками лиц, которых командировали на работу в Германию после установления сотрудничества между Москвой и Берлином. В декабре 1940 года был намечен новый заведующий отделением ТАСС в германской столице, по фамилии Юдин. Сталин отказался утвердить эту кандидатуру и упрекнул Молотова:
— Как могли предложить человека с такой фамилией для работы в Германии. Ведь Юдин звучит как «юде», что по-немецки — еврей.
Молотов признал свою «недоработку», но пояснил, что этот человек очень знающий, хорошо подготовлен, отлично владеет немецким.
Тогда Сталин взял свой толстый синий карандаш, зачеркнул «Юдин» и начертал: «Филиппов», даже не спрашивая героя дня. Так он и остался на всю жизнь Филипповым, потом был послом СССР в Финляндии…
Когда летом 1944 года наша делегация отправлялась в Вашингтон на конференцию в Думбартон-Оксе, Сталин пригласил всех нас к себе в кабинет накануне отъезда. После нескольких напутственных слов, спросил каков состав американской и английской делегаций. Узнав, что в каждой из них по два-три генерала и адмирала, сказал:
— Ну, у нас один генерал, Славин, он как-нибудь справится. А капитан Родионов, он что, будет стоять по стойке «смирно» перед английскими и американскими адмиралами?
Молотов принялся объяснять, что Родионов по всем статьям очень полезен на предстоящей конференции.
Сталин молча зачеркнул в списке «капитан» и написал: «адмирал», даже не побеспокоившись уведомить высшее морское начальство. Наутро на аэродроме мы увидели Родионова в новенькой адмиральской форме. Остался он адмиралом и после возвращения в Москву, получив вскоре пост посла СССР в Греции.
Это была далеко не единственная импровизация Сталина.
Молниеносный поход нацистских полчищ в Западную Европу, неожиданно быстрый разгром Франции, неспособность
Понимал, что волнует Сталина, и Гитлер. Он развернул широкую кампанию дезинформации с целью убедить Москву, что серьезно готовит вторжение на Британские острова. Именно эту задачу преследовал Гитлер, когда в беседах с наркомом предложил принять участие в разделе «британского бесхозного имущества», то есть в разделе между Германией, Италией, Японией и Россией колониальных владений Англии, уверяя, что в ближайшее время Британия будет оккупирована германскими войсками и перестанет существовать как великая держава. Одновременно он внес предложение, чтобы СССР присоединился к «пакту трех», который был Заключен Германией, Италией и Японией 27 сентября 1940 года, то есть за полтора месяца до прибытия Молотова в Берлин. Нарком проявил осторожность и не дал втянуть себя в обсуждение этих предложений Гитлера. Он настаивал на том, чтобы от советской границы были отведены германские войска, которые подтягивались туда на протяжении последних месяцев.
Пакт трех или четырех?
Вечером 13 ноября, накануне отъезда советской делегации в Москву, советско-германские переговоры должен был по поручению фюрера завершить Риббентроп. Как и на встречах с Гитлером, я присутствовал на этой беседе в качестве переводчика.
Роскошный кабинет, правда несколько меньший, чем у Гитлера. Старинная мебель с позолотой. На стенах — гобелены до потолка, картины в тяжелых рамах, по углам фарфоровые и бронзовые статуэтки на высоких подставках. Первые несколько минут предоставляются фоторепортерам. Риббентроп любезно улыбается, высоко держа голову, жмет руку советскому гостю. Он полон высокомерия и достоинства…
Пишу об этом и вспоминаю тот же кабинет, но другого Риббентропа, объявляющего в ночь на 22 июня 1941 года о войне советскому послу в Германии Деканозову, которого я сопровождал. Рейхсминистр перед объявлением об этом гибельном для нацистского рейха шаге выпил, видимо, для храбрости. Хотя, возможно, просто в ставке Гитлера, откуда прибыл Риббентроп, праздновали начало нового «блицкрига». Лицо его пошло красными пятнами, руки дрожали.
Выслушав заявление Риббентропа о том, что два часа назад германские войска пересекли советскую границу, посол резко поднялся и сказал, что германские руководители совершают преступную агрессию, за которую будут жестоко наказаны. Повернувшись спиной и не прощаясь, Деканозов направился к выходу. Я последовал за ним. И тут произошло неожиданное: Риббентроп поспешил за нами, стал шепотом уверять, будто лично был против решения фюрера о войне с Россией, даже отговаривал Гитлера от этого безумия, но тот не хотел слушать.
— Передайте в Москве, что я был против нападения, — донеслись до меня последние слова Риббентропа, когда, миновав коридор, я уже спускался вслед за послом с лестницы.
Что означало это поразительное признание министра иностранных дел государства, только что объявившего войну другой, державе? Может быть, предчувствие позорного конца на виселице? На Нюрнбергском процессе Риббентроп пытался смягчить судей напоминанием, что известил советское правительство о своей оппозиции решению Гитлера напасть на СССР. Но это ему не помогло…