Ряженые

Свирский Григорий Цезаревич

Едва Пинхас Сапир приземлился в Израиле, принял поздравление Голды Меир с удачным "уловом", новый банк вдруг лопнул, дружок исчез с концами...

Этот "дати" Ритман никаких звезд не открывал. Шел дорогой Пинхаса Сапира...

Юра будто воочию видел, как готовились чиновники к новой поживе. Как перезванивалось жулье из израильских мисрадов, рассказывая друг другу о заманчивой новости: "В России началась приватизация квартир. Олимы с деньгами"...

Кто мог бы остановить грабеж? Министры Израиля, контрразведка, бывший всезнающий Шин-бет, уши которого, естественно, - в каждом израильском посольстве? К чему это им? У израильского чиновника - "квиют",

то есть постоянство. Квиютчик - зверь, которому еду приносят в клетку. К чему рисковать? Вытряхнут из клетки на свободу. Погибнешь... С другой стороны, репатрианты с деньгами независимы, разборчивы. Не понравится им сионистское государство, тут же заказывают самолетный билет на все четыре стороны. Намаялись в израильских мисрадах с денежными американскими новоселами, и то им не так, и это. Как что - в бега... Русские олим - нищие олим. Совсем другое дело.

Все это так, размышлял Юра, дожидаясь под проливным зимним дождем автобуса, идущего к воротам Старого города, но ведь он возвращается к Марийке с пустыми руками. С чего же начать? Тут и "Бешеный янки", который уже дважды предлагал Юре перейти к ним, правда, на маленькую зарплату, не подмога...

Последний в Юрином списке адвокат оказался веселым и циничным парнем. Услышав о нетерпимом, по мнению его клиента, "прокручивании" за пределами страны миллионных вкладов, donations, засмеялся добродушно:

– Сколько вы в стране, дорогой шустрик?.. Два года с не большим? Ха-ха! В Эрец Исраэль человек вправе изменить только свою прическу и вероисповедание... Поверьте моему опыту, за такое дело не возьмется никто...

... Первой подняла тревогу Марийка: не заболел ли ее Юрка? Был "медвежатик", а теперь точно "вешалка". Стал, почти как комод, плоским. В "цыганской" бороде серебро сверкнуло...

Убеждает, что здоров и все "в норме". Не помнит, что ли, она эту норму - целый вечер молчит, а скулы ходят?..

Юра пытался отговориться, пожимал плечами. Но врать он не умел.

Марийка восприняла правду мужественно. Скрипнула зубами:

– ГОсподи- гОсподи! И это на Святой Земле?!. Бабушке ни звука. А как признаться маме?..

Юра набрал в легкие побольше воздуху, сказал самоотверженно, что берет это на себя.

Когда появилась Ксения Ивановна, с очередными дарами, он долго не мог и рта раскрыть. Наконец, заикнулся о "печальном слухе", опасаясь слез, истерики, проклятий, мол, опять связалась на свою голову с жидами!.. Марийка же предупреждала...

С лица Ксении Ивановны пропала улыбка, она опустила голову, сказала, что этот слух дошел и до нее. "Может, еще вранье, а?" - И вдруг ударила ладонью по столу, чашки зазвенели.

– Да я просто никуда из России не выезжала!
– воскликнула она со слезами на глазах.
– Там у меня была небольшая фирма. Я проводила фестивали. На меня "наехали". Пытались ограбить, раздавить... Те же самые, только в другой одежде и с дурацкими пейсами, наехали на меня и здесь. Для всех моих постановок один и тот же свет рампы. Что же такое ваш Израиль?.. Я просто никуда из России не выезжала...

Тут заглянула бабушка, встревоженная возгласом дочери, Ксения Ивановна успокоила мать.

– Мама, это репетиция. Танцы на диком востоке... Когда та вышла, добавила шепотом, чтоб маме Фросе ни слова.

– Позже навру ей что-нибудь.
– Поглядела внимательно на серое лицо Юры, заросшее до ушей курчавившейся, с проседью, бородой. Сказала властно и звучно, точно со сцены, откуда силы взялись:

– Юра, если

можешь, забудь! Забудь про воров начисто, не расслабляйся. У тебя трое, а сколько еще Бог даст - не знаю. Тебе еще молотить и молотить... Что потеряно, то потеряно. Не жалей. Не теряй на это силы... Таков закон моей жизни, и он, поверь мне, оправдывается... Я возмещу потерю года за два-три. Соберем на дом... А нет, надену ярмо, выйду замуж за денежный мешок. Возле меня такие пузаны крутят свое па де-де!

Уходя, всплеснула у дверей руками:

– Нет, я куда-нибудь уезжала из России?!

Кто знает, как повернулось бы дело, если бы в один из вечеров не раздался неожиданный звонок. Незнакомый адвокат сообщил, что он многолетний защитник господина Сулико ("... вы, конечно, знаете его?!), и господин Сулико, прослышав о беде семейства Аксельрод, попросил его вмешаться, вытрясти из воров награбленное. Дал свой адрес.

Никакого Сулико Юра не знал, однако к адвокату помчался.

Адвокат, старый, длинный, костлявый, казалось хорошо подсушенный временем, представился запросто: "Яков..." Повторил, что он взялся за это очень трудное дело по просьбе своего постоянного клиента господина Сулико, ("...несомненно хорошо вам известного"). И улыбнулся ободряюще... Юра о неведомом ему Сулико и не заикнулся. Понимал: это последний шанс. Тут уж пан или пропал и - разговорился. А в конце так разволновался, что едва не заплакал; достал носовой платок, сделал вид, что сморкается. И, кажется, пронял старика. Тот сообщил, что у него уже много подобных "слезниц". Но...

– Я не со "слезницей" пришел!
– воскликнул Юра, не дослушав.
– Мы Израиль потеряем, если не выведем это жулье! В конце концов, пусть правительство платит за своих жуликов...

Старик долго молчал, передвинул на столе безо всякой нужды мраморное пресс-папье дрожавшими руками, затем сказал, что, скорее всего, возьмется. Просит дать ему время. Позвонит...

Звонка не было очень долго.

"Пока солнце взойдет, роса очи выест", - сказала Марийка мужу, подавая ему свежую газету. В газете, на первой странице, было напечатано о том, что отчаявшиеся бездомные раскинули вчера в Иерусалиме, возле канцелярии Ицхака Рабина, палаточный городок.

– У нас с тобой как-никак трое. Я бы съездила туда, нельзя ли к бездомным присоединиться?

Юра усмехнулся.

– Власть нажима не терпит. Тем более, демократическая... Но, чтоб ты себя не грызла... Съездим вместе.

На другой день отправились. Вышли из автобуса неподалеку от Кнессета, у правительственного дома, и наткнулись на скандал. Крики дикие, брань, две полицейские машины, кого-то тащат... Оказалось, к бездомным марокканским евреям пыталась присоединиться многодетная семья израильских арабов. Их встретили руганью.

– Здесь только евреям место!
– И стали выталкивать, напористому пареньку-арабу заломили руки.

Правительство рядом - полицейские оказались на месте свалки тут же. И, судя по всему, приняли сторону евреев.

– Лама?! (Почему?!) - крикнул Юра полицейскому офицеру, оттиравшему грудью арабов.
– В беде все люди равны!

Арабская семья, услышав, что ее защищают, начала отстаивать свои права решительнее, женский визг взметнулся до неба.

Не успел Юра оглядеться, двое рослых марокканцев в форменных черных кепи подхватили его "под белы руки", и он оказался в полицейском "воронке". Марийка, взвизгнув, бросилась к "воронку", стала колотить по нему кулаками. Забросить ее в машину для полицейских было делом совсем несложным.