Рыба, кровь, кости
Шрифт:
— Я ужасно сожалею, я не имел в виду… это не…
Теперь он считал, что рисунок, сделанный задолго до их встречи, никак не передавал ее прекрасных глаз — или ее духа. Но едва ли он мог объяснить ей это.
— Вы, похоже, владеете опасным талантом. — Не поднимая глаз, она вернула ему альбом.
— Здесь еще ничего не закончено, миссис Айронстоун. Только начало той серии, которую попросил меня сделать ваш отец, о его работе с маками и опиумом.
— Заодно с вашим исследованием? — быстро спросила она. — Должно быть, это занимает все ваше время.
— Вовсе нет, — отозвался он, тронутый тем, что она сочла его время ценным.
«Когда я рисую, я чувствую,
— Вот образец того, что нужно, — наконец произнес он, доставая изображение двух собак, совсем не похожее на его собственный стиль, но умело выполненное. — Он нарисован художником Ост-Индской компании, по имени Шаик Мохаммад Амир, которым восхищается ваш отец.
Сам он полагал, что эти собаки никак не обнаруживали той мокроносой, разгульной псовости, которую он всегда связывал с представителями рода собачьих. Они выглядели очень напряженными, даже неживыми. Как раз для такого любителя таксидермии, как мистер Флитвуд.
— Говорят, этот художник не страдает от нашей природной склонности предпочитать идеал реалистичному изображению. — Он сам не страдал от подобной склонности, но знал, что таково общепринятое мнение о его народе. — Видите, у этих собак, должно быть, хозяева-англичане, потому что они носят ошейники, в отличие от наших псов. Но при всем уходе они как будто чувствуют себя запертыми и тоскливо глядят на дикий ландшафт, расстилающийся за забором, который огораживает дом их хозяина. Как те… — Он резко замолчал.
— Как те — что? — Миссис Айронстоун взглянула на него своими большими глазами поверх круглых очков — от этого она выглядела беззащитной, будто частично сняла с себя одежду. — Как те животные, которых мы держим взаперти против их воли? Или же, — допытывалась она, — как те из нас, что служат чужим интересам, а не своим собственным?
«И являются всего лишь собаками на фоне пейзажа», — закончил он мысленно. Она удерживала его взгляд в безмолвной беседе, и он почувствовал, что его дыхание участилось, почувствовал, что его переполняет жизнь. Правда ли, спрашивал он сам себя, что между мной и этой женщиной сплетаются необыкновенные узы? Или мне только кажется?
Ее следующий вопрос застал его врасплох:
— Пожалуйста, расскажите мне о вашем имени. Оно ведь такое необычное для… — Она осеклась. — Оно еврейское?
— Да уж, точно потерянное племя, — сухо сказал он и понял, что она не знает, принимать его всерьез или нет. — Мое имя изменили на английский манер, — добавил он.
— Поэтому вы подписываете свои картины только этими почти невидимыми инициалами?
— Это не важно.
— Ваше имя? Нет, конечно же, имя важно.
— Я говорю о самих словах, о буквах.
Миссис Айронстоун взяла со скамьи один из его карандашей и протянула ему.
— Пожалуйста, — попросила она, — напишите его для меня. Здесь, на этом рисунке голубого мака.
Сперва он хотел написать английский вариант, но тут вмешалась гордость, желание подвергнуть Магду Айронстоун дальнейшим испытаниям.
— О… — Ее лицо вытянулось от разочарования, когда он написал родовое имя своего отца. — Как глупо с моей стороны. Вы знали, что я не смогу прочесть эти знаки.
Он снова причинил ей боль. Тут же пожалев об этом, он попытался загладить вину.
— По-английски мое имя будет звучать приблизительно так, кажется. — Он быстро написал уменьшенную форму своего имени, произнося его вслух.
— Арун, — повторила она. — Не Аарон. — Она говорила ему
— Сокращенно от Арункала, — объяснил он ей, — «смуглая гора».
«Я вернулась из Патны на одном из речных паромов, которые, по утверждению отца, управляются потомками пяти лоцманов корабля “Пять Портов”, высаженных здесь Ост-Индской компанией двести лет назад. Зной накапливался неделями, но на баке, где я сидела среди других европейцев, гулял легкий ветерок, навеваемый мягким ходом судна. Бог знает что творилось на нижней палубе! Я не видела его до самого нашего приезда в Калькутту, куда мы прибыли через несколько дней, под вечер. Оба берега были озарены, как и мост Хаура, и на фоне сияния, разливавшегося поверх темной молчаливой реки, вырисовывались очертания черных кораблей и торговых складов, стоявших на своих сваях, как кровати на четырех столбиках; в это время сквозь облака, сгустившиеся на небе, начал пробиваться зловещий багрянец. Через пять минут я сошла с пристани на твердую землю, и над нами тут же заметались стервятники и коршуны, явно сражаясь с ветром, который еще не долетел до нас. В следующую секунду нас накрыла плотная пелена пыли и тьмы, такая сильная, что мне пришлось искать убежища в почтовой карете. Когда буря немного поутихла, я выглянула в окно и увидела, как он шагает по берегу в сторону дороги, плотно обернув лицо и голову длинной белой шалью, так что видны были только глаза. Проходя мимо кареты, он бросил на нас долгий взгляд искоса — и от этого взгляда у меня возникло предчувствие, такое же мощное, как стихавший ураган».
Смотритель объяснил мне, что отсутствующие рисунки могли быть отданы на реставрацию после того, как их испортили.
— Так же, как вы испортили тот мак.
Он превосходно знал историю коллекции. По его словам, в 1861-м хранитель Калькуттского ботанического сада уничтожил полторы тысячи фунтов старых писем и документов, альбомов, дневников и списков названий индийских растений, собиравшихся местными исследователями и художниками.
— В последующие тридцать лет еще больше записей было съедено плесенью, тараканами, крысами, белыми муравьями и вездесущими личинками книжных жучков, которые просверлят дыры даже в самой толстой бумаге.
Среди сохранившихся работ, принадлежавших кисти местных художников, была маленькая акварель неизвестного автора, подписанная «Затерянная река».
— Почему художник решил так назвать свое творение, остается загадкой, — сказал смотритель. — Потому что, хотя некоторые реки по природе своей склонны теряться, на этом рисунке изображен хорошо известный участок реки Хугли возле флитвудской опиумной фабрики.
— На Чаттерджи вчера набросилась тигрица, вечером, когда он шел домой с работы, — объявил Арун Магде в одно июльское утро. — Люди говорят, это тот же тигр-людоед, что напал в прошлом году на смотрителя ботанического сада. Вам следует быть осторожной, когда вы ходите у реки в сумерках и на заре, миссис Айронстоун.
Она исподтишка наблюдала, как он пробрался между упаковщиками опиума и ящиками сандалового дерева, а потом поднялся по ступенькам в ее кабинет, комнату с высокими потолками, где она писала, держа в одной руке веер, а в другой ручку. Она улыбнулась ему сдержанной властной улыбкой, специально для служащих в соседней комнате, и жестом пригласила Аруна сесть.