Рыба в чайнике
Шрифт:
— Слушай, — сказал он Лиле, желая направить ее на путь истинный, — а зачем тебе дался этот… как его? Кастинг?
Лиля удивилась.
— То есть как зачем? Это же международные связи… Мода…
— Брось! — посоветовал Конарб Семенович. — Какая еще такая мода? Давай я тебя лучше к себе на работу возьму в отдел продаж. Будешь людям пользу приносить. Хозтовары по оптовым ценам, опять же, можно приобрести.
Всем своим видом директор «Гармонии» выражал, что желает Лиле добра. Значит, это была не шутка, а жизненная позиция. Неужто Конарб
— Спасибо, не надо, — произнесла Лиля, стараясь быть вежливой. Значит, вы не нуждаетесь в рекламе?
Конарбу Семеновичу стало прямо-таки неудобно так расстраивать девушку.
— Ну, сама посуди, на кой ляд мне быть вашим спонсором? Покупатели и так все берут. Контора у меня солидная, те, кто надо, меня знают.
— Жалко, — сокрушенно отозвалась Лиля. — А то бы про вас не просто все узнали, но еще бы поняли, какой вы добрый, чуткий и отзывчивый.
Конарб Семенович вспомнил Люську. Вот бы она об этом узнала! А сам зачем-то сказал вслух:
— Вы же не можете об этом моей жене рассказать…
Лиля застыла. В голосе Конраба послышалось что-то обнадеживающее. Вроде, Галька говорила, что от него жена ушла, и он очень переживает по этому поводу.
— Как это не можем?! — запротестовала она. — Ваша жена телевизор смотрит? А радио слушает? А газеты читает? А когда по улицам ходит, на рекламные щиты глядит?
Конарб Семенович фыркнул.
— А что ей за радость знать, что я стал спонсором какого-то, прости господи, кастинга?
— А вы ей не это напишите в рекламе! — не сдавалась Лиля.
— А что?
— Ну… — Ей стало неудобно, что она лезет в чужие дела, но отступать было поздно. — А вы ей напишите, что любите ее!
Она ожидала, что Конарб Семенович осердится и придет в полное негодование от того, что какая-то девчонка смеет ему советовать, как надо разбираться со сбежавшей женой. Но вместо этого директор «Гармонии» разволновался, начал теребить лежавшие на столе прищепки и с мyкой на лице уставился на дальнюю люстру. Лиля сидела тихонечко, чтобы не мешать его мыслям, и тоже смотрела на люстру. Сквозь нее просвечивали засохшие мухи.
— Слушай, — очнулся наконец Конарб, — допустим, я тебе даю денег на твой кастинг, а моя Люська будет вечером смотреть телик, и тут ей рекламный ролик обо мне: что я, мол, прошу прощения, скучаю и жду ее домой… Но все ж тогда меня узнают!
— Кто узнает?
— Мужики: друзья всякие, клиенты. Они ведь тоже будут смотреть. И решат, что я сбрендил совсем. Нельзя же такое показывать по телевидению!
Лиля растерялась. Она уже и не думала о том, что информационные спонсоры должны рекламировать не Конарба Семеновича, а ее мероприятие.
— А как она вас всегда называла? — спросила Лиля, понимая, что подписываться «твой Конарб» лучше не стоит.
— Ну как-как: дорогой, иногда обзывалась попугайчиком…
— Тогда вообще
— Она ж обзывалась так! Попугайчик будет символизировать, что я плохой.
— Это будет символизировать, что вы себя казните.
— За что это я себя казню? Ах, да, уж так казню-ю!
Увидев надежду в глазах человека, Лиля начала лихорадочно придумывать, как бы совместить несовместимое: признания директора и рекламу кастинга. И тут вдруг появилась идея: Пушкин! Она отдаст ему Конарба, пусть забивает им весь эфир, а Димка ей за это флаеры сделает, денежек на косметику подкинет, ну и помещение найдет.
Конарб Семенович тем временем мечтал:
— Люське такое дело должно понравиться! Она потом расскажет своей сестре Любке, так та с ума сойдет от зависти! Они, бабы, это любят…
Конарб Семенович Попугаев не отпускал Лилю до тех пор, пока она не написала ему на листочке текст для завоевания Люськиного сердца. Вышло нечто среднее между посланием Татьяны к Онегину и письмом Ваньки Жукова «на деревню дедушке»: сначала описание Конарбовской любви, а потом жалобы на то, как мерзок свет без Люськиного присутствия.
Получилось настолько трепетно, что Лиля аж сама расчувствовалась. Конарб тем временем сдвигал и раздвигал кустистые брови и размышлял о том, в какие передачи надо вставлять признания. Выяснилось, что он понятия не имеет, что слушает и смотрит его жена, поэтому решено было признаваться и в «мыльных операх», и в новостях, и в «Поле чудес», и в криминальной хронике. Лиля тайно радовалась: чем больше у Конарба будет размах, тем больше Пушкин сможет выиграть от размещения его рекламы, стало быть, тем большим он будет обязан госпоже Рощиной.
Приехав к себе в офис, она сразу же бросилась звонить Пушкину.
Глава рекламного агентства отыскался не сразу. То он разбирался с рабочими, то с типографией, то за пирожками ходил. В общем, найти его удалось только под вечер, когда Лиля уже убегала на репетицию.
— Пушкин! — закричала она в трубку в ответ на усталое «Алё!»
— А?
Лиля выложила ему свою идею насчет Конарба. Пушкин слушал, потом стал неприлично похихикивать, потом принялся считать и соображать.
— Так сколько он хочет рекламы? — спросил он, все еще подозревая какой-то подвох со стороны Лили.
— Много! — ответила она.
— И что, за все будет платить деньгами?
— Конечно! Но если захочешь, то хозтоварами.
— Он что у тебя, с ума сошел?
— Не знаю! Пушкин, я тебе клиента нашла? Нашла. Давай мне тоже помогай!
Пушкин постенал и повздыхал для приличия, изображая борьбу с жадностью, но все же сдался.
— В общем, клуб у тебя точно будет, а насчет остального — посмотрим на поведение твоего Конарба. Ладно, я тебе перезвоню. Да, кстати, — вдруг вспомнил он, — вы с Ванечкой завтра приглашаетесь на юбилей «Эльфа».