Рыба. История одной миграции
Шрифт:
Петровны хватило выдержки, больше она ничего не сказала. Валентин
Егорович по-прежнему жил один. Я видела его несколько раз в окошко.
Он садился в свой автомобиль – все такой же стройный
Интересно, чувствовал ли он спиной, что я смотрю на него?
Навряд ли.
Бабушка Лисичанская умерла во сне 12 ноября. Это случилось ночью, я спала и придти на помощь не успела. Я так не убивалась по родному
Павлику, по маме, как рыдала по ней. Слезы лились из глаз, я не могла, не хотела их сдерживать.
Через день прилетел Марк Григорьевич, обнял меня, родной потерянный человек, и долго не отпускал.
После поминок сказал:
– Собирайся, поедешь в Италию, мои друзья ищут няню к девочке восьми лет. Папа – итальянец, мама – русская, девочка начинает забывать родной язык матери.
Я ответила, что сначала съезжу в Волочек, посмотрю на внучку
Дашеньку – она родилась два месяца назад, а я ее еще не видела.
Светка и Валерка звали сидеть с ней. Виктор Бжания предложил поискать больного – спрос на сиделок в Москве огромный.
Последнюю
Григорьевич спал в другой комнате. Квартира отходила к племянницам бабушки.
Я так и не заснула.
После разрыва с Валентином Егоровичем я и начала вспоминать -
Пенджикент, Душанбе, дорогу до Харабали, Волочек, Геннадия,смерть моего Павлика, Лейду, Юку. И пока, сидя рядом со спящей бабушкой, вспоминала, время останавливалось. Я жила в прошлом и переживала все снова, как будто глотнула кукнара из рук Насрулло. Мое “я” отделялось от тела, находилось где-то рядом, наполнялось болью и радостью – не как в жизни, а более остро и отчетливо. Но я не теряла разум и волю. Это было спасением, как спасительна сама жизнь. “Умей только радоваться!” – говорил мой Юку.
В последнюю ночь на Беговой я снова вспомнила и, может быть, задремав не надолго, увидела их всех, любимых и прощенных мной. Мы стояли на цитадели в Пенджикенте, вставало солнце, вокруг паслись ослики и кони.
– Отче-Бог, помоги им, а мне как хочешь! Аминь Святого Духа!