Рыбацкие байки
Шрифт:
— Если рассуждать формально, получается так. Но разве не правильней рыбу, выловленную незаконно браконьером, взять себе, а не оставлять ее преступнику?
— А вам известно, товарищ Файзи, что отлов стерляди запрещен законом?
— Но если она уже поймана...
— Поймана, но еще жива!
— Как бы вы поступили на нашем месте?
— Мы бы поступили так! — сказал усатый рыбнадзорец, быстро поднялся со своего места и взял из рук Тази сеть.
Его напарник стал помогать ему. С удивительной легкостью они вытащили из воды тяжеленную сеть. Потом отплыли подальше от нашей лодки и, высвобождая из браконьерской сети запутавшихся в ней стерлядок, на наших глазах побросали
— Что вы делаете?! Хоть бы две штучки нам оставили! Ведь мы же из-за этой проклятой сети совсем без рыбы домой поплывем!
Мухаметша принялся хохотать.
— Ой... братцы... у Ка... у Каюма как бы... сердце... не... валось... Ва... вали... валидолу дайте ему!..
Тази продолжал бушевать;
— И как у вас руки поднимаются! Хоть бы себе, дураки, взяли по штучке! Ведь такое раз в жизни бывает!
Не знаю уж, почему — то ли громкие литературные имена подействовали на волжских часовых, то ли отчаянные вопли Тази,— но только они смилостивились над нами.
— Возьмите! — сказал усатый рыбнадзорец и бросил к нам в лодку одного за другим шесть широких, с добрую сковородку, лещей.— Этих можно ловить.
Он обернулся к своему подчиненному и по-русски, объясняя ему смысл своего поступка, прибавил:
— Известные наши писатели! Пусть уж полакомятся!
Порылся в сети и бросил к нам в лодку пять трепещущих стерлядок.
— Возьмите и этих! Они почти задохлись, все равно, погибнут. Я вижу, что у Каюм-аги слюнки уже текут.
Тази расчувствовался.
— Ты, видать, хороший человек, дружок! В другое время я бы не принял от тебя такой щедрый дар. Но сегодня... мне нельзя без рыбы возвращаться. Положение такое: сам не поймал — купи, купить нельзя — укради. Гости у меня сегодня, понимаешь? Спасибо тебе за твою чуткость, братец!
— В жизни всякое бывает,— сказал усатый.— Вот встретился с вами, и стыдно мне немножко стало. Только не обижайтесь! — Он посмотрел на меня.— Вы сказали, что написали «Галиябану», так? Не стану врать, книжку вашу в руках не держал. Только песню знаю — про красавицу. А вы сами... извините, но я думал, что вас уже и в живых нету,.. Хотя, если всю правду говорить, я даже и не знал, что вы существуете на белом свете. Песня сама по себе, а вы сами по себе... Я ведь не очень грамотный, а уж на своем родном языке и вовсе. Писателей знаю русских: ну, Максима Горького знаю, Шолохова, «Василия Теркина» читал... А из своих, из татар,— только тех, кто особо прославился... Мусу Джалиля знаю. Но читал его по-русски. А других...— Он обернулся к Тази: — Насыри-ага, вы хоть ругайтесь, хоть деритесь, но врать не стану — ничего про вас не слыхал. А уж читать!..— Он махнул рукой. — Где там! Совсем мальчишкой был, когда в Сибирь подался по вербовке. Где только не работал там! В Нижнекамске был милиционером... Когда в новом городе открыли вытрезвитель, я нервного клиента доставил. Понравился нам своим открытым простодушием этот усатый рыбнадзорец. Хорошо бы поближе его узнать. Но только я открыл рот, чтобы спросить его имя и адрес, как моторист запустил «Вихрь». Мотор взревел. Наш новый друг что-то кричал нам, приветливо махал рукой, но мы ничего не расслышали. Наверное, он не слыхал слов благодарности, которыми мы с Тази его осыпали. А Мухаметша корчился от смеха. Я сказал ему:
— Нехорошо ты, тезка, поступил! Зачем ты врал ему про «Галиябану» и Каюма?
— Ты по результату суди! Разве мы на наши жалкие удочки поймали бы таких красавцев? — он кивнул на двухкилограммовых лещей, лежавших на дне лодки.- А стерлядки? Да я в глаза не видел живую стерлядь!
Но все-таки... не мы же сами их выловили! Но дело даже не в этом. Дурное
Мухаметша отмахнулся от меня:
— Святоша! Спасибо мне скажите за мою находчивость. Если над такими, как этот усач, не посмеяться, так над кем же еще прикажете смеяться?
— Отвернись на минутку, Мухаметша! — сказал Тази, занятый между тем самым важным делом. Пока мы с тезкой спорили, он делил на три части нашу неожиданную добычу.
— Кому это? — спросил Тази Мухаметшу,
— Тебе!
— А это?
— Мне!
— Прекрасно! Остальное — хозяину лодки. Возвращались домой молча, говорить не хотелось.
Да и треск мотора мешал разговору. На душе остался неприятный осадок, но я утешал себя мыслью, что еду домой с рыбой. Правда, мои домашние не поверят, что я сам ее наловил. Можно сказать, что купил — хотя... зачем говорить неправду? Не лучше ли рассказать все, как было!
С такими мыслями мы подплыли к месту высадки Мухаметши. Он выскочил на берег и, держа в руках садок со своей долей добычи, сказал серьезно:
— Братцы, никому ни слова про эту сеть, будь, она трижды проклята! Растрезвонят по всему поселку, дойдет до хозяев — тогда нам несдобровать.
Сказал и пошел. Ой, хватит ли у меня и у Тази сил долго таить наш секрет?!
НЕТ ДЫМА БЕЗ ОГНЯ
Мы подошли к своему участку. Старик Андрюшин сидел в лодке у берега и, мечтательно улыбаясь, глядел на свои удочки. Когда он увидел нас, улыбка на его лице стала теплее и шире. Он осторожно вылез из лодки и пошел к нам навстречу, держа в руке ведерко. Старик, как всегда, был с уловом. В его ведре плескались вполне приличные окуньки.
— Ого! — сказал я, чтобы подбодрить деда Андрюшина.— Рыбацкое счастье вас не покидает.
— Петр Петрович времени даром никогда не теряет! — присоединился ко мне Тази.
Довольный старик Андрюшин весь светился радостью и благодушием. Но как только он увидел в наших садках лещей-великанов и красавиц стерлядок, приветливая улыбка мгновенно сбежала с его лица— так он удивился. Оторопев, Петр Петрович не мог вначале ни одного слова выговорить. Потом овладел собой и сказал:
— Да-а-а, вот это повезло вам, так повезло! Сегодня все рыболовы жалуются, что клева нет. А у вас! Сегодня даже сам Георгий Мухтарович пустым вернулся с Волги.
— Не может быть!
— Вон сидит плачет в жилетку Толе.
Петр Петрович повернулся и пошел к своей калитке. Навстречу ему уже шли Жор и Анатолий.
— Георгий Мухтарович, Толя! — остановил их старик Андрюшин.— Загляните-ка в садки соседей! Георгий Мухтарович, они сегодня даже вас за кормой оставили!
Первым к нам подошел Анатолий, посмотрел в стал бурно выражать свои восторги. У Жора же физиономия была цвета спелого помидора, и я вспомнил строки Тукая: «Не говори, что застыдился, лучше прямо скажи, что выпил». Жор тоже заглянул в наши садки, во никаких чувств не выразил. Мне показалось лишь, что глаза его как бы спрашивают нас о чем-то. Глаза говорит, а рот молчит.
— У кого покупали? — наконец спросил Жор равнодушно.
— У рыбаков с острова!
— Оно и видно! — сказал Жор и зашагал к своей алюминиевой красотке с «Вихрем» на корме.
Дед Андрюшин тоже вернулся в свою лодку, к своим удочкам. Анатолий остался с нами. Радостное возбуждение не покидало его.
— Я думал, что вы действительно сами отличились,— говорил он, смеясь.— Но все равно: такую рыбу даже на «серебряный крючок» поймать и то большое счастье!
Мотор у Жора взревел, как раненый бык, и через минуту лодка его уже исчезла.