Рыбаки
Шрифт:
Но Глеб, не любивший панибратства, отдернул руку, отступил на шаг и сказал не совсем ласково:
– Добре, оченно прыток - вот что! Молодцуй с бабами, а со мной говори толком…
– Да ты кто таков?
– нетерпеливо спросил Захар, озадаченный несколько строгим тоном и еще более строгою седою наружностью собеседника.
– Мы из здешних рыбаков.
– Сдалече?
– Нет, с той стороны, верст шесть отселева.
– И того не будет!
– заговорило неожиданно несколько голосов.
– Верст пяток… вот как есть против Комарева, как луга пройдешь… Мы его знаем… из рыбаков… Глебом Савиновым звать… из здешних… мы его знаем!
Даже те, которые впервые видели Глеба, повторяли
– Точно, недалече… мы его знаем… точно… человек здешний.
– Вот, примерно, наслышан я, что ты в работники нанимаешься, - продолжал Глеб, - какая же твоя цена?.. Мы поденно не нанимаем: берем по месяцам.
– Ты сколько даешь?
– спросил Захар.
Глеб, несмотря на грусть, тяготившую его сердце, рассудил весьма основательно, что в настоящую разгульную минуту Захару не до счетов: были бы деньги. Он положил воспользоваться случаем и дать не восемь целковых - средняя плата батракам (двугривенный в день), - но несколько меньше; основываясь на этом, он сказал решительно:
– Пять целковых.
– Эх, была не была!.. Да нет! Мало… Слышь, пять целковых!
– спохватился Захар.
– Вестимо… какие это деньги!.. Знамо, мало… тридцать ден!.. Цена не по времени… - заговорили в толпе.
– Хошь, так хошь, а не хошь, так как хошь!
– проговорил Глеб, сурово нахмуривая брови.
– Семь целковых!
Но Глеб уперся, стоял на своем и повторял:
– Пять!
– Ну, давай!
– воскликнул Захар, подходя к рыбаку.
– Пять целковых?
– Ладно, давай только!
– подхватил Захар, обшаривая ястребиными своими глазами руки и карманы старика.
– Нет, погоди, брат, - спокойно возразил Глеб, - ладно по-твоему, а по-моему, не совсем так.
– Чего ж тебе еще?
– Пашпорт давай; я тебе деньги, а ты мне пашпорт.
– Это зачем?
– А затем, что вернее дело будет: у тебя мои деньги - у меня твой пашпорт: я тебя не знаю, ты меня также… всяк за себя… у меня не пропадет небось! А то этак, пожалуй, деньги-то дашь, а там ищи на тебе… Надо настоящим делом рассуждать.
– Вестимо, так! А то как же?.. Без этого никак нельзя!.. Всяк себя оберегает!..
– снова заговорили в толпе, и, что всего замечательнее, заговорили те самые, которые за минуту перед тем стояли на стороне Захара.
– Эх, народ чудной какой! Право слово!
– произнес Захар, посмеиваясь, чтобы скрыть свою неловкость.
– Что станешь делать? Будь по-вашему, пошла ваша битка в кон! Вынимай деньги; сейчас сбегаю за пачпортом!.. Ну, ребята, что ж вы стали? Качай!
– подхватил он, поворачиваясь к музыкантам.
– Будет чем опохмелиться… Знай наших! Захарка гуляет!
– заключил он, выбираясь из круга, подмигивая и подталкивая баб, которые смеялись.
Рябой татарин запиликал на скрипке, товарищ его забарабанил; запищала гармония. Хор подхватил камаринскую, и снова пошла щелкотня, присвистыванье и восклицания. Глеб между тем рассчитывал на ладони деньги; толпа тесно окружала его; все смотрели на его пальцы, как будто ожидали от него какого-нибудь необычайного фокуса. Захар не замедлил вернуться с паспортом. Всеобщее внимание мгновенно перешло тогда от рук старого рыбака к развернутой бумаге; грамотные с необычайной готовностью, наперерыв принялись читать бумагу. Когда не осталось сомнений в том, что вид действительно принадлежал Захару, Глеб вручил ему деньги, сложил паспорт и, положив его за пазуху, сказал:
– Вот теперь ладно! Смотри, только не запаздывай: приходи завтра чем свет; я пошлю парня с челноком… А не будешь, за прогул вычту.
Затем Глеб повернулся спиной к Захару, который, махая в воздухе рукою с деньгами, кричал:
– Захарка гуляет! Наша взяла! Качай, ребята!.. Эх вы, любушки-голубушки!
Глеб
Болтливость собеседника сильно, однако ж, докучала Глебу; старик, без сомнения, не замедлил бы отправить его к нечистому - он уже раскрыл рот с этой целью, как вдруг мельник воскликнул:
– Яша! Никак, и то он! Эк его, как накатился!.. Глеб Савиныч, посмотри-кась… Яша, ей!..
Глеб поднял голову.
Перед ним колыхалась из стороны в сторону, словно на палубе во время качки, тощая взбудораженная фигура в ситцевом жилете - та самая, что заплясывалась чуть не до смерти перед медведем. Фигура делала неимоверные усилия, чтобы подойти к ним, но никак не могла достигнуть желаемой цели: центр тяжести был, очевидно, утрачен. Перегнувшись вперед всем корпусом, Яша перебегал с неимоверною быстротою несколько шагов и вдруг останавливался, гордо выпрямлялся, с чувством достоинства закидывал голову, бормотал что-то вздутыми губами, секунды три балансировал на одной ноге, снова клевался вперед головою, которая увлекала его, как паровая машина на всем ходу, и снова пробегал несколько шагов.
– Что такое?.. Что такое?.. Что такое?..
– бессвязно лепетал Яша, случайно наталкиваясь на мельника.
– Эк его!.. Смотри, кувырнешься… Вишь, как захмелел!
– смеясь, проговорил мельник, прикладывая обе руки к тощей груди Яши.
– Что такое?.. Что такое?..
– пролепетал Яша, неожиданно наклевываясь на Глеба.
– А то же, что спать ложись!
– сурово сказал рыбак, отталкивая пьянчужку.
– Один молвит - пьян, другой молвит - пьян, а третий молвит - спать ложись! Вот что!
– заключил он, поспешно пробираясь в толпу и оставляя мельника, который бросился подымать Яшу, окончательно уже потерявшего центр тяжести.
Как сказано выше, одна только необходимость, одна забота о батраке и восстановлении хозяйственного порядка могли заглушить на минуту скорбь, таившуюся в сердце старика. Порешив дело и освободившись таким образом от сторонних забот, Глеб снова отдался весь отцовскому чувству и снова обратил все свои мысля к возлюбленному сыну. Он не заметил, как выбрался из села и очутился в лугах.
Солнце только что село за нагорным береговым хребтом, который синел в отдалении. Румяное небо было чистоты и ясности необыкновенной. Окрестная тишина возмущалась только нестройным гамом гулявшего народа. Но Глеб, казалось, совсем уж забыл о Комареве. Шум и возгласы народа напоминали старику шум и возгласы другой толпы, которая, быть может, в это самое время покидала уездный город, куда три дня тому назад отвел он Ванюшу. Он мысленно следовал за этой толпою, мысленно обнимал и благословлял сына, и каждый шаг, отдалявший Ваню от родимого дома, вызывал горячую напутственную молитву из сокрушенного сердца старого Глеба.
XIX
На другой день до восхода солнца Глеб приказал приемышу отвязать челнок и съездить на луговой берег за работником.
Старик, казалось, мало уже заботился о том, что Гришка будет находиться в таком близком соседстве с озером дедушки Кондратия; такая мысль не могла даже прийти ему в голову: после происшествия со старшими, непокорными сыновьями, после разлуки с Ванюшей мысли старого Глеба как словно окутались темным, мрачным облаком, которое заслоняло от него мелочи повседневной жизни. Вся забота его в настоящем случае состояла, по-видимому, в том только, чтобы малый не прозевал как-нибудь Захара и привез его как можно скорее домой.