Рыбки всегда плавают вправо
Шрифт:
– Никакой пользы, традиция у нас такая! – усмехнулся Бастьен. – А вообще, нечего кому ни попадя ходить где попало и вертеть головой по сторонам! Особенно с такой высоты. Ненароком можно и шею свернуть!
Он хитро осклабился:
– Обычные постояльцы лучше пусть глядят себе под ноги и прикидывают, чтобы не споткнуться да чтобы на завтрашний номер хватило, пусть даже на стоячий!
– Стоячий номер? Это как? Невозможно же спать стоя?
– Чему только ни обучишься, были бы подходящие обстоятельства! Ну, гляди! – он подтолкнул мальчика к трубе, – только на солнце не наводи: зрение испортишь, – я вот слишком
Клос аккуратно, шаг за шагом, пригнувшись, подкрался к трубе. Сейчас он находился на самой высокой точке гостиницы и с опаской думал о хитром Дворецком за спиной. И о ветре, который, казалось, дул здесь сильнее, чем где-либо ещё. Он покрепче сжал рукоять трубы, скорее чтобы почувствовать себя увереннее, и придвинулся к окуляру. Слева направо простирался бесконечный ровный горизонт, Сплошное Море – лучше и не скажешь. Ни одного корабля или даже самой малюсенькой лодчонки с парусом.
– Ничего не видно, – разочарованно пожаловался Клос, – вода, да и только! Не на что смотреть!
– Это смотря что хочешь увидеть, хе-хе, – усмехнулся Бастьен и двинулся к мальчику, – и самое важное, на что направляешь внимание… прямо сейчас! – на слове «сейчас» он резко поднял Клоса в воздух и посадил к себе на шею; труба, в которую вцепился Клос накренилась вниз… и Клос увидел корабль.
Это был самый большой корабль, который мальчику доводилось видеть. От его величественного силуэта захватывало дух. Казалось, такую махину невозможно построить в мире, где вокруг одна вода, однако Клос сейчас ясно видел его своими глазами. От стены гостиницы прямо в море отходил длинный деревянный пирс, рядом с которым и возводился корабль. Внизу сновали десятки, даже сотни людей. Они пилили, таскали доски, тянули верёвки и делали множество другой самой разнообразной работы.
Несмотря на большое расстояние, в Дозорную Трубу можно было рассмотреть каждого работника в мельчайших деталях. Вот один тащит два больших ведра с водой, время от времени останавливаясь и утирая пот со лба. А вот другие с трудом поднимают наверх тяжёлые каменные или металлические шары (видимо, пушечные ядра). А старший катит их снова вниз по деревянной доске, посредине которой начерчена красная линия. Если ядро, скатываясь, отклоняется от линии влево или вправо, то он отдаёт команду и ядро перемещают на переплавку, а если ровно, то снова затаскивают на корабль и тащат в трюм.
«Какой простой и эффективный способ оценивать округлость шаров! – восхитился Клос. – И как только додумались!»
Мальчик, сидя на шее Дворецкого, с восхищением переводил свой взгляд с одной сцены на другую и не уставал восхищаться необычностью каждой живой картины, которую видел. До него внезапно дошло, какой корабль имел в виду Дворецкий утром.
– Ну, как тебе? Впечатляет, правда? – спросил Бастьен. – Это называется «верфь». Самое интересное – наблюдать за местом, где они нашпиговывают ядра порохом. Если повезёт, можно увидеть, как «бах!» – и всё летит в разные стороны, ха! Не обучились пока обращаться с этим порохом, – он понизил голос, – его, кстати говоря, Гетти придумал. Такой робкий с виду, а любой научный вопрос – так это
– Да уж, – подивился жестокости Дворецкого мальчик, – впечатляет – не то слово! И как удалось отстроить такую махину? Откуда вы достали столько деревьев?
Он повернулся к саду позади:
– На крыше гостиницы столько точно не вырастишь!
– Хе-хе, вы правы, господин Клос, дерево, как бы это сказать, само к нам приплывает.
– Это как? – спросил мальчик и внезапно сам всё понял.
«Дерево берётся из кораблей, которые стекаются в гостиницу со всех концов Сплошного Моря!»
Он схватил Дозорную Трубу и почти сразу разглядел небольшие корабли и совсем маленькие кораблики, лодки и хлипкие плотики, которые разламывались на части и со всех сторон пристраивались к гигантскому кораблю. Каждая часть шла в работу, а совсем бесполезными щепками растапливали костры, в которых отливали из металла ядра, скамейки, подсвечники и прочие предметы военного и бытового обихода.
– Догадались, да? – ухмыльнулся Бастьен, – в гостинице всё, что вы видите вокруг, прибыло к нам вместе с нашими постояльцами: мебель, одежда, утварь. Всё разбирается до самых маленьких щепочек и пускается в работу!
– А как же команда? Капитаны этих кораблей?!
Мальчику внезапно стало холодно. Это был внутренний холод, и он был гораздо сильнее палящих солнечных лучей и жаркого морского ветра снаружи.
– Они все становятся нашими постояльцами, как правило, надолго. И капитаны, и матросы, и вообще все и всё. Наша гостиница – очень гостеприимное место, мы всем рады, здесь для каждого найдётся крыша над головой и работа.
– Немедленно отпусти меня! – закричал Клос. Ему стало очень неуютно оттого, что он сидит на плечах у человека, который так спокойно рассуждает о том, что все жители, тысячи жителей, которые когда-то куда-то направлялись, внезапно оказывались в гостинице и оставались тут навсегда.
– Отпустить? – задумчиво поглядел снизу вверх на мальчика Дворецкий, взял его под мышки и подошёл к самому краю пропасти. В отличие от верёвок вокруг Дозорная площадка не имела никаких ограждений, чтобы не мешать обзору, поэтому являлась очень опасным местом.
– Что ж, если ты уже всё посмотрел и обо всём узнал…
Дворецкий медленно поднял мальчика над головой и подвесил над краем пропасти.
«Вот и всё, – подумал мальчик, – жаль, что Лаки с Бароном останутся тут навсегда и никогда не увидят ни гор, ни баранов».
Он зажмурился.
– …То мы можем продолжить наше маленькое и увлекательное путешествие!
Клос ощутил под сапогами твёрдую поверхность и распахнул глаза. Бастьен уже шагал прочь, а мальчик, пошатнувшись от очередного порыва ветра, был вынужден быстрее последовать за ним. Зеркальный затылок Бастьена уже спускался по лестнице, отражая растерянного мальчика, который за последние несколько минут стал гораздо старше.
Некоторое время они шли молча: Клоса одолевали тяжёлые мысли о судьбе жителей гостиницы и их ежедневном тяжёлом труде, а Бастьена, казалось, больше занимали блики на подаренной Стариком монете. Один раз он даже приложил её к собственному глазу и ухмыльнулся в своей обычной манере.