Рыбья Кровь и княжна
Шрифт:
Еще вчера комит высмеял бы чью-либо подобную самоуверенность, но после всего увиденного сегодня готов был поверить, что и такое возможно для этого незаурядного словенского архонта.
Всего удалось переловить и связать больше восьми сотен арабов. Ромеи и италики первыми вошли во вражеский лагерь. Мало проявив себя в сражении, они наверстывали упущенное, беспощадно добивая оставшихся в палатках раненых.
Несмотря на походный характер своего здесь пребывания, в лагере магометан нашлось немало красивых вещей из серебра, меди, дорогих материй, явно привезенных из Сирии и Палестины, — арабы и разбойничать желали в приятном комфорте. Три десятка чудных арабских скакунов также стали добычей
Дарникские «давилки» не потребовались — все пробездельничавшие за валом воины теперь сами спустились на поле и, не торопясь, собирали «колючки». Глядя себе под ноги, только очень неловкий увалень мог наступить на них в редких пучках выгоревшей травы.
Корней добился своего: прогнал с высоты лучников и даже привел к князю двух захваченных пленных.
— Тебя проще наградить медной фалерой, чем не награждать, — под смех вожаков отметил его Рыбья Кровь.
В Сифесе рейдовое войско встречали как истинных триумфаторов. Всего за победу было заплачено полсотней убитых и столько же ранеными, причем на «колючках» поранили себе ноги лишь человек пятнадцать. Противник же потерял, считая с пленными, в десять раз больше.
Позже, за праздничным архонтским столом, старший комит не упустил случая язвительно во всеуслышание объявить, что липовский князь берется быстро очистить весь остров от чужеземных разбойников.
— Хорошее дело, — одобрительно посмотрел на Дарника мирарх. — Расскажешь мне об этом завтра утром.
Рыбья Кровь корил себя за опрометчивые слова и удивлялся выступлению комита — ни один словенский воевода не стал бы так выставлять своего сотоварища. Действительно, как отыскать и победить на огромном гористом острове, где его собственные жители не знали, что творится в десятке верст от них, две-три тысячи умело скрывающихся вооруженных людей? Но задание своей собственной голове уже было дано, и Дарник ничуть не сомневался, что решение через два-три часа, в крайнем случае к утру, будет найдено, и ел и пил нисколько не отягощая себя тяжелыми думами. Калистос в очередной раз приятно поразил его. Возвращаясь в Сифес со славной победой, князь опасался, что Золотое Руно непременно постарается его заслуги как-то приуменьшить, но нет, ромейский военачальник снова и снова без всяких ревнивых оттенков говорил о том, как им всем повезло с таким замечательным танаисским предводителем.
Позже, уже по дороге в стан, Дарник не утерпел и спросил у отца Паисия:
— Для наших князей всегда нож острый, если их воевода слишком хорошо себя покажет. А ваш мирарх совсем не такой.
— Я сам удивляюсь, глядя на него, — признался священник. — Он в самом деле или вовсе лишен тщеславия, или его тщеславие настолько велико, что не позволяет ему равняться с кем-либо.
Рыбья Кровь невольно перевел это определение на себя. Все сходилось: ему тоже завышенное честолюбие не позволяло кому-либо завидовать, а единственное, в чем он уступал Калистосу, так в том, что не столь речисто умел хвалить своих воевод за их боевые заслуги.
Как и следовало ожидать, наутро его княжеская голова решила заданную накануне сложную задачу, Дарник еще раз все прикинул, съел гроздь винограда и поспешил к мирарху.
— Все говорят, что арабы быстры и неуловимы, малыми отрядами могут действовать во всех направлениях. Значит, надо лишить их этой подвижности.
— С этим никто не спорит.
Дарник рассказал, как отрубленные три пальца у степных воительниц лишили кутигурское войско четверти его силы.
— Предлагаешь рубить пальцы пленным? — догадался Калистос.
— Не пальцы, а ступню одной ноги.
— Восемьсот отрубленных ног — это что-то! — усмехнулся мирарх. — Меня так и назовут Калистос — Отрубленная Нога. Хочешь, чтобы меня за это отлучили от церкви?
— Ну да, кастрировать и ослеплять — это вам можно, а ступни рубить нет. Если вы, ромеи, такие нежные, то я отведу пленных за гору и все сделаю сам.
— Неужели ты думаешь, что они приставят по одному одноногому в каждый малый отряд и специально для тебя будут медленно с ним передвигаться? Спокойно упрячут калек всех вместе и будут им только посылать еду. А на нашу жестокость ответят своей.
Дарник был пристыжен, его блестящая идея разваливалась на глазах.
— Мы можем сделать иначе. Все пленные, я узнал, принадлежат к двум соперничающим племенам: кахтанидам и аднаитам. Кахтанидов мы искалечим, а аднаитов отпустим целыми, взяв с них клятву больше здесь не воевать. Вряд ли всему арабскому войску после этого удастся сохранить свое единство.
Золотое Руно призадумался:
— Не знаю. Может быть. Надо с архонтами посоветоваться… А как ты собирался этих одноногих пленных вместе с двуногими отлавливать?
— Мне нужны три тысячи воинов.
— Тысячу сербов ты получишь, но италики под тебя не пойдут. Они и нас, ромеев, своими зарвавшимися потомками считают, а словене для них то же самое, что обезьяны.
— Я знаю, — невозмутимо сказал князь. — Тогда дай мне тысячу гребцов.
— Гребцы не воины. И по горам в доспехах лазить не станут. Да и нет у них доспехов.
— Они нужны мне в качестве носильщиков.
— Вот как! Ну что ж, это можно попробовать. Ну а все-таки, как будешь действовать, ты уже знаешь?
— Разумеется, — просто ответил Дарник.
Мирарх внимательно, словно оценивая новую для себя породу людей, посмотрел на него.
6
Зима на Крите походила на липовскую раннюю осень: дожди, ветер, теплые дни, прохладные ночи. Трехтысячное войско, состоявшее из словен, сербов и ромейских гребцов, выходя из Сифеса вглубь острова помимо обычного походного снаряжения прихватило с собой дополнительно три тысячи шерстяных одеял. На вопрос, куда именно идем, Дарник делал неопределенное движение рукой:
— Где можно будет пройти, туда и пойдем.
При войске находились три проводника из местных жителей, но пока что было все равно, куда двигаться, — противник мог находиться в любой стороне.
Князь ехал впереди колонны на катафрактном коне, выданном ему мирархом, арабских скакунов отдал гонцам: им они больше нужны. На ближние деревья и кусты Дарник почти не смотрел, высматривать вражеских лучников дело арсов, а его задача — выбор места для опорных сторожевых веж. Пастушья тропа, по которой шли, постепенно забирала вверх, так что скоро пришлось спешиться и передать поводья лошади ближайшему арсу. К полудню войско перевалило горную гряду и оказалось в долине, выходящей к морю. На месте перевала имелась удобная ровная площадка, достаточно удаленная от ближайшей господствующей высоты. Здесь войско остановилось на ночевку, а плотники принялись рубить первую вежу. Окружающие деревья не отличались ровными длинными стволами, поэтому вместо одной двухъярусной башни ладили четыре маленьких избушки, а в дополнение к ним из толстых жердей сколачивали смотровую вышку. Засеку вокруг вежи наваливали из камней и веток, получилось хоть и неказисто, но все равно непроходимо.