Рыбья кровь
Шрифт:
– А как же купеческие товары? – напомнил Кривонос.
– Я еще ничего не решил, – осадил его вожак.
Теперь в ватаге было пять пар бойников в почти полном боевом снаряжении. Старшими в парах Дарник объявил Быстряна, охотников и обоих тростенцов. Селезня и одного из хлыновцев оставил при себе для мелких поручений.
Чтобы как-то особо отметить Быстряна, принесшего в двух схватках на ладье столь существенную помощь, Дарник отдал ему в наложницы Вету, к полному удовольствию Черны и Зорьки.
10
Наутро следующего дня подул устойчивый западный
Дарник с Быстряном сидели на корме и тихо переговаривались. Молодой вожак хотел узнать из уст очевидца побольше о земле русов. Если словены и русы один народ, то чем они отличаются друг от друга?
– У русов все происходит всегда резче и острее, – отвечал Быстрян. – Правильная размеренная жизнь им скучна. Если тоскуют, то уж так тоскуют, что небу тошно, а если веселятся, то тоже доходят до полной дури.
– Ну а почему, если русы лучшие воины на свете, у них не получается создать великое прославленное государство?
Бывалый воин только криво усмехнулся:
– Когда-то люди очень возгордились и стали строить башню до неба. Бог, чтобы помешать им, придумал всем племенам говорить на разных языках. У русов же, наоборот, бог дал им один язык, но сказал, что понимать они друг друга будут только тогда, когда им будет грозить общая гибель. Вот и грызутся постоянно между собой, удивляя и себя и других то крайним великодушием, то несказанной злобой. А государство у русов есть, но оно похоже на стаю саранчи: то непонятно почему вдруг сильно крепнет, сокрушая все вокруг себя, то впадает в вековой сон безразличия и уныния. Не спеша терпеливо наращивать свои силы – это не для русов. Им всегда надо все и сейчас или не надо совсем. И к своим лучшим людям они относятся так же: то превозносят их до небес, то втаптывают в самую глубокую грязь.
Дарник слушал и переводил горькие слова Быстряна на жизнь Бежети. Как у них там беспричинная сварливость друг к другу была общепринятой, как Смуга Лысый был, в общем-то, безобидным старостой, но все сравнивали его со Смугой Везучим и всячески злопыхали за его спиной, как во время большого лесного пожара все селище дружно вышло к своей Засеке рубить поперечную движению огня просеку и вовремя спасли себя. Даже про лучших людей верно. Кроме Маланки, из женщин во всей Бежети могла читать только шептуха Верба, и ее тоже считали полупомешанной. Вот уж точно – не будь их с матерью изгнания из селища, никогда бы не обрел он своего характера и цели. Равнялся бы на всех и был как все.
Тесное пребывание на торговом судне сближало ватагу гораздо быстрей, чем путешествие по лесным тропам. Уже к вечеру оба хлыновца ничем не отличались от купеческих гребцов, так же шутили и смеялись, так же слушали и исполняли все команды. Рыбьей Крови почти не приходилось вмешиваться, охотники и Меченый с Бортем самостоятельно и согласованно разбивали стан, ставили шалаши и ограждение, даже знали, чьи пары будут ночными сторожами. Дарнику оставалось только выбирать место для малого ристалища и проводить боевые занятия. Никто не возражал,
Сам Дарник тоже не прочь был поучиться. Достав парные мечи, примеривался, он старался вспомнить, как сражался ими в своем сне. Мечи были легкими и удобными, они будто сами просились опробовать себя в поединке. Быстрян, знакомый с этим оружием, показал, как именно нужно изогнутым перекрестием захватывать и выбивать из рук самого сильного противника любые мечи и секиры.
Он вообще оказался неоценимым помощником, этот тридцатилетний гридь, умел читать, знал умножение и деление и охотно занял место Лузги по обучению ватажников словенской грамоте.
Ночью, когда укладывались спать, Черна зачем-то услала Зорьку и задала Дарнику долго мучивший ее вопрос:
– А ты правда отдал бы меня лучшему воину из Хлына?
И такое в ее глазах было желание услышать приятный ответ, что Маланкин сын не решился сказать ей правду, заверил, что готов был уже в тот момент устроить хлыновцам ту резню, которую они получили на ладье. Черна с восторгом кинулась ему в объятия, а Дарник после этого долго размышлял: почему женщины такие наивные и почему им так хочется слышать о себе одни хвалебные слова?
Новый день принес еще более приятное плавание. Майское солнце уже прогрело воду, и путники несколько раз останавливались, чтобы просто искупаться. Но Рыбья Кровь и здесь не утратил свои военные замашки, распорядившись упражняться в плавании с оружием.
– Ну вот! И сам не отдыхает, и нам не дает, – пожаловался один из гребцов, чем вызвал дружный смех остальных.
Все жестокое и кровавое было окончательно забыто, раненые чувствовали себя заметно лучше, а сидячее скованное пребывание в ладье побуждало на остановках много и в охотку двигаться.
Если до сих пор окрестные места были дики и безлюдны, то сейчас все вокруг даже без присутствия людей говорило о том, что это край обжитой. Поваленные и сложенные рядами бревна, торфяные ямы, развешанные на деревьях борти, огороженные жердями поля и пастбища. Дважды без остановок проплывали мимо небольших селищ.
Когда чуть спал жар полуденного солнца, впереди показался широкий речной разлив, куда устремлялись воды реки, по которой они плыли.
– Это и есть Танаис, – объявил Быстрян.
Дарник ощутил легкое волнение: конец лесным пустошам, вот она, главная торговая река Русского каганата. Еще несколько верст, и будет пограничный град Перегуд.
Неожиданно Быстрян посоветовал ему пристать к берегу на ночевку:
– Лучше с утра пораньше и прямо на торжище.
Дарник понял, что он чего-то недоговаривает, и согласился, хотя другие ватажники не прочь были заночевать в городском посаде. Пока бойники разбивали стан, гридь отозвал вожака в сторону.
– Что ты собираешься в Перегуде делать? И что будут делать остальные?