Рыбья плоть

Рубаев Евгений

Раф не стал испытывать терпение уставшего человека и отпустил его отдыхать. Стали готовиться к подъёму труб. Пробовать запустить турбины в незнакомых условиях Раф не стал пытаться. Процесс подъёма — один из наиболее трудоёмких процессов в бурении. Он не столь тяжёлый, сколько нудный морально. От забоя лебёдка тянет трубы медленно. Да и бурильщик не рискует, не стремится увеличить скорость подъёма. Можно «затянуть» прихват става поднимаемых труб. При отвороте очередных труб, собранных в тридцатисантиметровые свечи происходит сифон — это такое мощное разбрызгивание раствора из-под резьбы. Ещё одна моральная трудность: когда спускаешь трубы в скважину, то знаешь, что предстоит после этого цикла — бурение. Поэтому, спуск — процедура радостная, полная положительных эмоций. А за подъёмом все знают, что спуск неизбежен. Тем не менее, все эти все спуско-подъёмные операции несут большую физическую нагрузку. Свеча весит до полутора тонн, нижние помбуры тянут её на подсвечник крючьями, а верхние помбуры, или верховые, затягивают трубу верёвками

за палец устройства по удержанию поднятых труб. Поднятые трубы, например, пять тысяч метров, стоят внутри буровой, как карандаши в карандашнице. Раф начал осторожно подъём на второй передаче, на средних оборотах дизелей. Крюко-блок шёл медленно, и он вёл ознакомительный разговор с Нахимом:

— Почему бурите турбиной? Назад в прошлую пятилетку подались?

Прошлая пятилетка была полна многократными опытами по бурению с помощью забойной турбины. Опыты проводились по указанию партии. Как Хрущёв приказывал сажать кукурузу, так заставляли бурить турбобуром и алмазным долотом.

— Так там же в стволе сидят оборванные утяжелённые трубы! Два става по двести метров. Прошлый раз, когда крутили ротором, первый став выпал в новый ствол и заклинил наши бурильные трубы. Вот и оборвали во второй раз. Теперь прислали решение бурить турбиной, чтобы не тревожить те похороненные тяжёлые низа. При бурении ротором трубы колотят при вращении по голове оборванных низов и выбивают их, с места, где они покоятся.

— Понятно, — с полуслова понял Раф. — Отворачивать «на удар» будем?

— А мы всегда так отворачиваем!

Этот приём отворота труб был повсеместно запрещён. Производился он так: все трубы в скважине вращали с помощью ротора, а затем первый помощник закрывал на ходу машинный ключ на верхней муфте на отворачиваемой трубе. Хвостовик ключа был привязан канатом к ноге вышки. При захвате ключом муфты происходил удар, и верхняя свеча отворачивалась. Опасность была в том, что если канат рвался, то хвостовик ключа описывал окружности, и помбура убивало насмерть. Случаев, чтобы кто-то выжил, история не знает. Отворот и заворот положено было делать пневматическим ключом, но они всегда были сильно изношены, плохо работали. Компрессоры были старые, воздуха в системе не хватало. Все всегда били «на удар».

Подъём шёл медленно, но без остановок. Раф внимательно следил за индикаторами веса, опасаясь затяжек. Стрелки вольно гуляли по циферблатам, без тревожных рывков. Вскоре Раф перешёл на третью передачу. Дело пошло веселее и через три часа из отверстия ротора пошло толстое тело турбобура. Диаметр турбины был четверть метра. Вся она в сборе была чертовски тяжела, и, промучившись с ней часа два, все её секции наконец-то выбросили на мостки с целью замены. Теперь предстояло всё произвести в обратном порядке. Слегка подчифирив, все дружно ломами выкатили со стеллажей новые секции турбины. Раф, демонстрируя свою компетентность, замерил вылеты валов секций турбобура. Вылеты должны соответствовать установленным величинам, тогда секции правильно сопрягутся, и турбина заработает в нормальном режиме. Когда чифирили, Раф спросил как бы у всех:

— А что, бурмастер у вас на смену долота не приходит?

— Не-а! — дружно загомонили помбуры. — Только, козёл, по ночам шастает. «Луну водит». Всё следит, чтобы мы не спали во время бурения. Если кого заметит прикемарившим, столько хозработ надаёт, что к концу вахты вся ж…па в мыле!

— А вы при нём на буровой не курите?

— При бурмастере ни на какой буровой не курят, даже если бухают вместе с ним. Такой порядок!

— Я знаю. Нахим, подбери долото, какой типоразмер у вас сейчас лучше проходку даёт.

— Надо наворачивать не то, что лучше проходку даёт, — мудро начал делиться мыслями Нахим, — а то, которое продержится с минимальным износом до нашей вахты. Нам, чтобы потом всю вахту бурить — мослать, а нашим сменщикам, чтобы подъём достался!

— Так некрасиво, тормозить общее дело, что бы самим потом посачковать, — возразил Раф.

— Ну, давай будем честными, а потом сменщики будут передовиками по проходке, а мы будем чужие сранки подбирать! — загомонила вся вахта.

Раф не стал с первой вахты конфликтовать с товарищами по работе и согласился навернуть износостойкое, но малоэффективное по проходке долото. Он сознавал, что проявляет не мягкотелость, а становится заодно с трудягами, с которыми неизвестно сколько ещё времени предстоит работать вместе на этой опасной работе. Начался спуск. Свежее долото пошло на забой. По правилам. Раф был обязан включить гидротормоз. Но лихость бурильщика определяется по количеству свечей, которые он спустит на ручном торможении. Для такого подвига приходилось в конце разбега трубы подпрыгивать и животом падать на рукоятку тормоза. От такого приёма из-под тормозных колодок летел огонь и искры. Всех заводил такой темп, помбуры двигались бегом. Верховые кидали свечи на ходу в элеватор, не давая талевой системе остановиться, успевая безошибочно закрыть элеватор. От этого свечу с подсвечника срывало в бешеном темпе, и нижние помбуры едва успевали крючками удерживать её в направлении муфты соединения. Уже перед забоем включили гидротормоз. Существовала опасность засадить долото или тяжёлые низа в сужение свежепробуренного ствола скважины. Ствол, что считается удачей, оказался чистым. Допустили и последнюю трубу, навернули квадрат, пустили насосы, и Раф с проработкой пошёл на забой. При первом же касании забоя

долотом по квадрату пошёл характерный рокот, что означало, что турбина работает.

— Задышала! — с облегчением сказал Нахим.

В случае если турбобур не заработает, после нескольких попыток приходится снова всё поднимать из скважины. Всю работу делать с начала и до конца! Дизелисты уже заварили чай. По общепринятой традиции Рафу принесли кружку с чаем и поставили на пульт пневматического ключа. Все попили крепкий чай. Нахим уже с самого запуска насосов был на своём месте, в насосном помещении. При бурении турбобуром давление в нагнетательной системе может достигать более двухсот атмосфер, что равно примерно давлению при взрыве авиационной бомбы, которое возникает внутри этой бомбы. Поэтому смотреть за насосами приходится непрерывно. Также дизелисты, не отвлекаясь, следят за дизелями, которые в таком режиме работают с перегрузкой, с полной подачей топлива. Третий помбур и верховые пошли готовить буровой раствор. Это была самая неприятная обязанность. В геологии раствор готовили из комовой глины. Это была простая природная глина, вырытая экскаватором из местного карьера. Потому звалась она «глина местная». Большинство буровых растворов являются щелочными, поэтому для приготовления нескольких сотен кубов рабочего объёма в процессе приготовления в каждую очередную глиномешалку закидывали несколько больших кусков каустической соды. Это очень ядовитое вещество поставляли на буровую в четырехсоткилограммовом барабане, в котором сода была как единый вязкий кристалл. Помбуры откалывали кувалдой куски величиной с ведро на каждую порцию, осколки летели брызгами. Если даже крохотный кусочек попадал на кожу — оставался шрам. Никаких средств защиты никто почему-то не видел никогда. На глиномешалку ёмкостью четыре куба надо было втащить семь тачек комовой глины и кусок каустика. Летом эта работа была посильная, а зимой глина смерзалась в монолит. Три помбура за вахту одолевали только семь тачек этой глины. Рассказывают, как-то пришёл на буровую один молодой бурмастер, после института. Был он спортсмен, мастер спорта по какому-то виду спорта. Стал орать:

— Бездельники! Я один четырнадцать тачек нарублю!

Работяги быстро развели его на «слабо», и он, дурак, ринулся рубить глину в тридцатиградусный мороз. Парень он был сильный, всё же мастер спорта. Он в азарте скинул телогрейку и остался в одном свитере. Семь тачек он одолел в одиночку. Но свалился с воспалением лёгких и после излечения его перевели в контору на лёгкий труд.

Пока глиномешалка размешивала первую порцию раствора, верховой Вася побежал в жилые вагончики — кончился заварной чай и он помчался за новой пачкой. Между вагончиками была натянута верёвка для сушки белья. Повариха Люся каждый вечер вывешивала свои исподние трусы после стирки. Это был у неё такой рекламный ход для привлечения жениха-претендента. Её воображение единожды поразил комплиментами один мужчина, механик-инженер, который инсценировал, что пришёл свататься. Сам же он желал жестоко опохмелить свой организм, который из-за молодости требовал ещё и еды. Люся повелась на предложение, наготовила харчей на целый взвод. Оголодавший механик пожирал впрок яства и озвучивал процесс обжорства и возлияния водкой вдовы, выкриками:

— А какая хозяйка! А как готовит! А какая чистюля! Ну, смотри-ка, как всё чисто у неё! Ну, какая чистюля! А как вкусно готовит!

Комплимент с чистюлей особенно поразил душу поварихи, и её заклинило на стирке исподников. Этим действием она рассчитывала пленить основной косяк женихов. Трусы висели ровными рядами, разноцветные. Они напоминали морской праздник, когда на судах вывешены флаги-вымпелы. В этот раз палка-подпорка, возвышающая в рабочем положении верёвку-вешало, упала и «флаги» провисли на уровень головы среднего человека. Вася мчался в темноте и влетел лицом прямо в самую гущу трусов. Он суетливо выпутался из сырых трусов и, прибежав с чаем, сгоряча, впопыхах, не подумав, рассказал про инцидент товарищам. Те от скуки начали вить коварный прикол:

— Всё, Вася! Поймала Люся тебя в свои сети! Это такой способ приворожить мужика! Теперь ты будешь у неё как привязанный!

Вася был верховой не из пугливых, но прикалывания товарищей его здорово разозлили. Довели его шутками до белого каления. Его злость сконцентрировалась на Люсе и её трусах. На буровой существует большое ведро, в которой растворен в отработанном дизельном масле графитный порошок. Такая чересчур вязкая чёрная субстанция служит для смазывания резьбы бурильных труб. Мажут квачом, это такая самодельная кисть из растительной верёвочки-каболки на деревянной ручке, которая выполнена из обломка черенка лопаты. Вася, взведённый подначками помбуров и дизелистов, схватил это ведро, добежал до верёвки с трусами и аккуратно намазал каждое соединение между гачами трусов, этакий заветный треугольник, чёрной несмываемой смазкой. Все были чрезвычайно довольны. Вася стал героем и кумиром. Эти трусы, которые повариха вывешивала каждый день, да так, чтобы все с буровой видели, какая она чистюля, всем порядком надоели. Они закрывали пейзаж и всем напоминали об алиментах, которые платил почти каждый буровик. Эти алименты через панораму трусов напоминали помбурам, что из двенадцати часов вахты, которую он стоит в дождь и холод, девять часов для себя, а три часа — «за бывшую жену, бл…дь!». Некоторые стояли не за себя и больше часов из каждой вахты, это зависело от количества алиментов, которые у некоторых доходили до пятидесяти процентов, и сильно снижало производительность труда.