Рыцарь бедный
Шрифт:
Чигорин с Арну де Ривьером договорились сыграть матч из десяти партий. Француза крайне заинтересовал талант русского маэстро.
Первую половину соревнования Михаил Иванович провел отлично, из пяти партий выиграв четыре, но потом силы, подорванные утомительным лондонским турниром, ему изменили. Недооценивая к тому же неудачно начавшего матч противника, он стал играть небрежно и потерпел два поражения подряд. Потом последовала ничья и новый проигрыш. Уравнение счета заставило Чигорина взять себя в руки. В последней, решающей партии он одержал победу, выиграв благодаря ей и весь матч.
На прощание Чигорин пригласил
– Давно собираюсь спросить вас о Морфи, которого вы так хорошо знали. У нас в России им очень интересуются. Ведь он жив, но о нем ничего не слышно. Расскажите, в чем дело?
– С удовольствием, Мишель! – воскликнул де Ривьер. – Вы разрешите человеку, годящемуся вам в отцы, такую фамильярность?
– Пожалуйста, дорогой мэтр.
– Я сначала и Морфи называл «Поль», но он при этом как-то бледнел и щетинился. Я подумал-подумал и стал говорить «мистер Морфи». И все пошло на лад.
Михаил Иванович засмеялся:
– Мне, наоборот, очень приятно, что прославленный маэстро Франции обращается ко мне так дружески. Продолжайте, прошу вас.
– Так вот, слушайте. Я неспроста сказал «щетинился». В этом – ключ к характеру Морфи, а ведь мы с ним были близкими друзьями… Но сначала за ваше здоровье!
Он налил себе и Чигорину по бокалу и неторопливо выпил, видимо готовясь к долгому повествованию. Несколько минут помолчал, обдумывая, и потом заговорил:
– Поль, как зовут его во Франции, Пол, как произносят американцы, Пауль, как его называют немцы и русские, был в сущности мальчиком, которого преждевременно сделали взрослым и который внутренне так и не вырос. Родился он на юге Америки, в Новом Орлеане, в чопорной рабовладельческой семье, которая бог весть почему считала себя аристократической, хотя вряд ли ее генеалогическое древо насчитывало сто лет. Это не то, что у нас во Франции, где даже трехсотлетним дворянством никого не удивишь. Я лично уверен, что Морфи вовсе не являлся, как он утверждал, потомком испанских переселенцев, а происходил от обыкновенных ирландцев, которыми кишит Америка.
Но, как всегда бывает с выскочками, семья Морфи и его мать-француженка тщательно культивировали аристократические обычаи и предрассудки.
Десяти лет Поль научился играть в шахматы. Партнеров ему хватало: дед, отец, дядя и брат! Тринадцати лет он выиграл партию у гастролировавшего в США известного венгерского маэстро Левенталя. Мать Поля неодобрительно относилась к увлечению сына шахматами и, кроме того, считала, что «джентльмену непристойно играть на деньги». Сняла распятие со стены (семья была католической) и взяла с сына клятву, что он не будет ни играть на ставку, ни принимать денежные призы, ни получать гонорар за игру – никогда! Никогда!! Никогда!!! Бедный малый, как он страдал от этого! Почему артист, поэт, художник, певец, танцор может зарабатывать своим искусством, а шахматист – нет? Дура! Выпьем, месье Мишель, за красивых женщин, занимающихся своим прямым делом. Париж полон ими!
Русский и француз чокнулись и выпили по бокалу вина.
– Продолжаю. Юный Морфи обучался в иезуитском колледже, а затем изучал право в Луизианском университете, где и получил звание адвоката. Но ему было тогда только двадцать лет. До двадцати одного года Морфи, как несовершеннолетний, не мог заниматься юридической практикой и решил принять приглашение сыграть в первом
Всем стало ясно, что в Америке для Морфи нет равных!
Тогда он решил сыграть матч с чемпионом Англии Стаунтоном, почему-то считая, что тот – сильнейший шахматист мира, хотя и Андерсен и ваш Петров, которого мы зовем «северным Филидором», по-моему, превосходили Стаунтона. Да и сам Морфи сделал на шахматной книге Стаунтона мальчишескую надпись, что тот, дескать, «автор нескольких чудовищно-скверных партий».
Английский чемпион явно боялся Морфи. Когда юный американец в июне 1858 года прибыл в Великобританию специально для матчевой встречи с ним, Стаунтон уклонился от единоборства. Тогда Поль сыграл ряд матчей с другими сильнейшими шахматистами Лондона и всех победил.
– А призовые деньги брал? – поинтересовался Чигорин.
– Он их сейчас же жертвовал на благотворительные цели, а иногда, как например в матче с Гаррвицем, дарил их побежденному, да еще с надбавкой – вместо ста фунтов стерлингов сто двадцать! Разыгрывал из себя испанского гранда! А когда выиграл матч у старого знакомого Левенталя, переехавшего в Лондон, полученный приз употребил на обмеблирование квартиры неудачливому партнеру… Хотя – почему «неудачливому»? Наоборот! Мне вот он не обмеблировал, а мог бы! Друзьями считались…
Чигорин вздохнул:
– Богатому человеку нетрудно изображать филантропа. Морфи приплыл в Англию, не пуговицами платя за билет.
– Конечно! Мамаша снабжала его деньгами, но напоминала о клятве и о том, что шахматы – только развлечение. Не пора ли, дескать, бросить глупости и заняться настоящим делом – адвокатурой?
«Точь-в-точь, как Оля», – подумал Чигорин.
– У нас во Франции, – продолжал Арну де Ривьер, – есть поговорка: «Каждый по-своему убивает блох!» А она, француженка, забыла или не поняла это мудрое изречение и мешала сыну заниматься любимым творчеством… Ну ладно! Так и не дождавшись матча с хитрым и осторожным Стаунтоном, разочарованный Поль приехал к нам, в Париж, осенью 1858 года и провел здесь целую зиму. Страшно увлекался музыкой, все вечера проводил в театре…
– Как же! – воскликнул Чигорин. – Все русские шахматисты помнят партию, сыгранную Морфи в ложе парижской оперы против герцога Брауншвейгского и графа Изуара.
– Вот-вот, в антракте «Севильского цирюльника». Не партия, а шедевр!.. В декабре в Париж приехал сам Андерсен, именно для того чтобы помериться силами с феноменальным американцем. Поль разгромил в матче и его: выиграл семь, проиграл две при двух ничьих. Подумайте – великого Андерсена! И тот благородно признал после матча, что не он, а юный Поль – сильнейший в мире игрок! Человек серьезный, профессор, не вертопрах, Андерсен так был очарован обаятельным юношей, что не находил слов для похвал. Мне он говорил, что Морфи относится к шахматам с добросовестностью артиста. «Если для нас с вами шахматная партия является лишь удовольствием, развлечением, то для Морфи это не игра, а достойнейшая задача, творческая работа. Морфи во время игры ощущал себя художником шахмат!» – подлинные слова Андерсена.