Рыцарь без меча
Шрифт:
В течение нескольких последующих дней никто не решался трогать молодого художника, увлеченного работой. В мастерскую заходил лишь дон Пачеко. Он качал головою и уходил к себе в кабинет. Но с выводами не спешил. Диего работал.
Неделю спустя в большой гостиной у Пачеко собрались гости.
На сей раз кресла были расставлены полукругом на определенном расстоянии от мольберта, где стоял холст большого формата. На картине трое, изображенные крупным планом, сидели за столом в полутемном помещении за скромной трапезой. В каждом из них — старике, мальчике и юноше — легко узнавались посетители погребка Родриго. То были живые люди, точно схваченные с натуры и перенесенные на полотно. Спокоен, полон достоинства сидящий слева старик. Художник тщательно выписал его седые волосы, в которых еще чернеют темные
Когда все приглашенные для осмотра полотна собрались, дон Пачеко предложил каждому высказать свои соображения.
Герцог Алькала был краток. Он говорил отрывисто, чеканя каждое слово. Герои Веласкеса не кто иные, как пикаро [11] , настойчиво лезущие из novela picaresko [12] в живопись. Он советовал Диего (своему юному другу!) обратить талант на службу прекрасному и оставить в покое «этих проходимцев». Странно, что именно такие вещи заслуживают слова «живопись».
11
Люди, принадлежащие к низам общества, деклассированные элементы с чертами авантюризма.
12
Плутовской новеллы или романа. Своеобразный литературный жанр, возникший в Испании в XVI веке, вскрывающий изнанку жизни испанского общества, пропитанного феодализмом, пороками эпохи так называемого первоначального накопления.
— Живопись есть искусство, — со свойственной ему мягкостью проговорил дон Пачеко, — которое при помощи разнообразия линий и красок представляет в совершенстве зрению то, что оно может воспринять от натуры. Об этом я писал в своей книге. Мне, как и вам, не по душе сюжет, а вот выполнен он прекрасно.
С горечью слушал отец Саласар суждение о работе своего любимца. Как ни старался он быть беспристрастным и принять на веру то, что говорят уважаемые кабальеро, ему нравились изображенные на полотне. Простые люди, честные перед богом и совестью, отчего же не писать их?
Нравилось полотно и молодому поэту Луису Химере. Он увидел в героях Веласкеса своеобразное художественное выражение веры в силы народа, в чистоту и доброту простых людей. Разгорячившись, Луис стал доказывать, что в скромные рамки полотна художник вложил глубочайший смысл. Пусть черен хлеб этих людей, но в период жестоких испытаний они возьмутся за оружие и станут в ряды мужественных сынов Испании как настоящие идальго!
Герцог Алькала понимающе улыбнулся дону Гаспару де Неклиде.
— Браво, дон Луис! Вы поэт, а все, чего бы не коснулись поэты, всегда выглядит поэтично. Но стихи стихами, а жизнь жизнью. Достоинства картины несомненны. Мастерство Диего растет с каждым новым полотном. Что же касается сюжета, то оставим это истории.
Он помолчал и совершенно неожиданно добавил:
— Я покупаю эту картину.
Картина стала собственностью герцога. Она украсила коллекцию Дома Пилата.
Без жалости расставался Диего с творением рук своих. Новые герои просились на его полотна. Десятки эскизов лежали в мастерской, ожидая очереди. Среди них кухарка Марфа и хромой солдат, двое мальчишек, служанка доньи Марии, слепой скрипач с площади Сан — Лоренцо и нищий, что у церкви Сан — Мигель. Художник уже думал о том, как они с Хуаной де Мирандой, ставшей его верным другом, в сопровождении сеньи [13]
13
Сокращенное от «сеньора».
14
Альказар — дворец испанских королей.
А дон Пачеко долго не мог успокоиться в тот вечер. Сидя над раскрытой рукописью, он размышлял о последних работах Диего. Ему очень хотелось, чтобы любимый ученик пошел по стопам своего учителя. Пусть бы создавал полотна на сюжеты из святых писаний (такие благодарные темы не вызывают никаких кривотолков). Нет, не по душе ему этот бодегонес. Он склонился к столу и записал: «Это безобразные сюжеты со смешными фигурами; они способны возбуждать лишь смех». Потом, вспомнив полотно Диего, не удержался и добавил: «Можно ценить и этот род живописи, если она выполнена так, как у Веласкеса».
ТАК ПОДНИМАЮТСЯ К ЗВЕЗДАМ
Многолюдная Севилья встретила Хуану, Диего, сенью Марту, Алонсо и увязавшегося за ними Педро — мальчика–модель, как его звали в доме, энергичным ритмом жизни. Путь компании лежал к Альказару. Несколько дней тому назад Диего попросил у графа Энрике Оливареса, управляющего королевским Альказаром, разрешения посетить дворец. Граф, которого с доном Пачеко связывали многолетняя привязанность и дружба, очень ценил талантливого художника. Он охотно разрешил осмотреть Альказар, предупредив, что, к сожалению, очень занят и не сможет сопровождать Диего: пришла новая партия картин, и они с доном Пачеко должны установить их ценность и решить, где их разместить.
Путники были единодушны в решении идти пешком. Вскоре перед ними из зелени парка поднялась высокая стена с узкими воротами. На главном фасаде белела надпись. Алонсо прочел вслух: «Величайший, благороднейший, всемогущественный и победоносный дон Педро милостью Божьей король Кастилии и Леона, повелел возвести эти Альказары и дворцы и эти галереи, что и было исполнено в 1402 году».
Старый ключник, предупрежденный о визите, с почтительным поклоном пропустил их внутрь. В зелени сада, разбитого по всем правилам мавританского искусства, прятался удивительный по своей красоте дворец — здесь некогда жил повелитель мавров, потом дворец перешел во владение испанских королей. Его несколько раз перестраивали, изменили план застройки. А в орнаменте полумесяц уступил место кресту.
Постепенно на пламенное вдохновение арабских мастеров Запад налагал свой строгий отпечаток. Но от этого их искусство стало богаче и своеобразней.
Путники шли тенистыми аллеями сада, где росли широколистые бананы, а в глуши прятались от постороннего взгляда беседки из лимонных деревьев. Везде слышался торопливый говорок воды. Дно ручейков было выложено разноцветными плитками. Солнце плескалось в воде, рассыпаясь тысячью сверкающих осколков.
Фонтаны поили знойный воздух влагой. Дорожки, чутко притаившись, ожидали неосторожного путника, чтобы обдать его множеством тончайших струй. Это арабские мастера к каждому камешку сделали подводку из множества медных трубочек с «секретом». Вокруг возвышались лавры, мирты, померанцы.
Примолкшие путники вошли во дворец. Гулко раздавались в нежилых стенах даже очень осторожные шаги. Альказар был образцом того искусства, когда камни под рукой мастера теряют свою массивность и плотность и превращаются в кружевную, хитро сплетенную ткань. Каменная пена, казалось, способна была трепетать от порывов ветра. В некоторых комнатах потолки были сделаны наподобие сталактитовых пещер, сосульками свисали ряды беломраморных колонн. Стены казались затканными рисунком без конца и начала. Любуясь этим чудом архитектуры, Диего с горечью думал о слабой стороне арабского искусства. Все постройки этой эпохи, лишенные скульптуры и живописи (святой коран запрещал изображать людей и животных), были лишь музеями, залы которых словно ждали прихода человека.