Рыцарь-Дракон
Шрифт:
– Не верю, что Департамент Аудиторства сделает такой вывод, – произнес Джим, которому уже немного надоела эта болтовня. – И потом, я же сказал, что я никоим образом не твой пленник.
– Так я же сказал: будешь, – повторил Мальвин. Его голос зазвучал официально. – Перед лицом всех собравшихся здесь людей я обвиняю тебя в том, что ты оклеветал меня; это касается как иска, так и многого другого.
Джим почувствовал, что здесь что-то нечисто; это еще пуще распалило в нем прежнюю холодную ярость. По законам этого мира слова Мальвина означали, что один рыцарь бросает другому личный вызов. Конечно,
– Ты вызываешь меня? – отозвался он, надеясь, что разозлит противника и тот в пылу даст ему побольше информации.
– Да, – ответил Мальвин. – Ну то есть не совсем я, поскольку я уже староват для поединков. Так что воспользуюсь тем, что я маг и как таковой имею право на выбор избранника, который будет биться вместо меня. Мой избранник стоит рядом со мной.
Он повернулся к безмолвной металлической фигуре, чье лицо было скрыто забралом.
– Избранник, ты по-прежнему на моей стороне? – спросил он.
Человек медленно поднял забрало, и Джим оцепенел.
Это лицо он видел всего один раз, но вряд ли мог когда-нибудь забыть его. Оно принадлежало человеку, который, как Джим думал, бежал и все еще скрывался на континенте. Перед ним стоял сэр Хьюго де Буа де Маленконтри. В первый и последний раз Джим столкнулся с ним год назад, по пути к Презренной Башне, когда сэр Хьюго заставил Секоха заманить Джима в западню, где его ждали арбалетчики.
– Я твой избранник, и я буду сражаться за тебя, – ответил сэр Хьюго, а Джим все никак не мог отвести глаз от его квадратного тяжелого лица. Сэр Хьюго улыбнулся, но не слишком приятно. – Не думайте, сэр Джеймс, что я из снега. Это я лично; я стою перед замком, который был моим и скоро снова вернется ко мне благодаря подписи короля на той бумаге в Лондоне, а это случится, как только будет доказано, что вы – пленник Мальвина. Мы разрешим спор поединком, и да поможет вам Бог, – тут его губы искривились в горестной усмешке, – увидеть самому, что вы – лживый и трусливый рыцарь, недостойный ни шпор, ни этой земли и замка.
Произнося эти слова, сэр Хьюго стягивал перчатку; вместе с последним словом он швырнул ее в лицо Джиму.
Джим сделал еще одно открытие. Теперь он узнал, отчего люди, которым в лицо бросают перчатку, вызывая их на поединок, так гневаются, что мгновенно принимают вызов. Укрепленная металлом перчатка ударилась в лицо Джима с эффектом, свойственным не предмету гардероба, но оружию. Она в кровь разбила ему нос, рассекла губу, а кроме того, Джиму показалось, что он лишился одного зуба. Так что внезапно всем его существом завладела одна-единственная мысль: как можно скорее приступить к избиению сэра Хьюго.
Перчатка, ударив его в лицо, упала на землю: прежде чем Джим наклонился за ней, его схватил за руку Брайен, отвел на несколько шагов и заговорил так тихо, что ни Мальвин, ни сэр Хьюго точно никак не могли подслушать их.
– Джеймс! – шептал Брайен таким тоном, будто хотел вывести друга из смятения чувств, в коем тот пребывал. – Джеймс! Послушай меня! Ты не можешь победить сэра Хьюго! Слушай,
– Пошел ты к черту! – слова Джима звучали не очень ясно, поскольку верхняя губа у него распухла от удара. – Я изрублю этого ублюдка на столько частей…
– Если бы ты мог, разве я что-нибудь сказал бы против? – тем же тихим, настойчивым голосом продолжал увещевать его Брайен. – Послушай меня, Джеймс! Это же я, Брайен, учил тебя сражаться всю эту зиму. Я говорю тебе, что у тебя против сэра Хьюго шансов не более, чем у ребенка против легендарного Ланселота. Это очень опытный рыцарь. Я согласен – он ублюдок. Но этот ублюдок – один из лучших бойцов, которых я знаю. Я полагаюсь на Бога во всем, но не хочу искушать Его, отпуская тебя на бой с сэром Хьюго. Это не судебный поединок, а фарс! Ты слышишь, Джим?
– Слышу, – прорычал Джим, слизывая кровь с верхней губы, – но послушай и ты меня, Брайен, я, и никто иной, буду биться с ним.
– Джеймс, если ты меня любишь… – начал Брайен, но Джим оттолкнул его, рванулся вперед и наклонился за перчаткой сэра Хьюго. Он не колеблясь поднял ее и зловеще улыбнулся своему противнику.
– Во имя Господа я по праву принимаю ваш вызов, – сказал он, используя формулу, которой многие месяцы назад научился у сэра Брайена.
44
Простые люди были в восторге. Для них судебный поединок оказывался чем-то вроде бесплатного цирка, а если и не цирка, то чего-то весьма близкого к этому, поскольку одной из сторон в споре выступал занимавший весьма высокое положение в их глазах их владетельный лорд, сэр Джеймс.
Как правило, подобному люду практически никогда не выпадало шанса присутствовать при судебном поединке двух рыцарей. Будет теперь о чем порассказать внукам, хотя при данных обстоятельствах присутствовать им доведется лишь при небольшой части единоборства, – да всего им и не понять.
Для них остается самый важный элемент: по жуткому обычаю тех времен два рыцаря на глазах у зрителей рубятся насмерть, а если кто-то из них победит, то признается, что на то была Господня воля, оправдавшая победителя в споре.
Разбили две временные палатки. Они были предназначены не столько для подготовки рыцарей к сражению, срочному хирургическому вмешательству или какой-то другой столь же грубой медицинской помощи на случай, если кто-нибудь из них будет ранен, сколько для того, чтобы соблюсти все формальности судебных поединков.
В общем, Брайену удалось ненадолго заполучить Джима и дать ему в палатке краткие наставления по поводу того, как следует вести битву.
– С твоей стороны было глупостью поднимать эту перчатку, Джеймс, – говорил он. – Но будь что будет. Видать, сам Господь желает, чтобы ты и только ты, а никак не я, сражался сегодня с сэром Хьюго.
Брайен перекрестился.
– Никто не верит в божественное провидение больше, чем в себя самого, – заметил он, – но, чтобы победить сэра Хьюго, Джеймс, тебе и вправду потребуется почти что чудо. Так что слушай меня внимательно.