Рыцарь и Ко
Шрифт:
Конечно, она-то в игрушки никогда играть не любила. Был у нее один дареный пупс, назвала она его "Партнер" и в угол усадила, чтобы не мешал и в глаза не бросался.
– Так вот, - продолжал я, - и чего они только с Развлекателем из этих кубиков не понастроили! И Королевский Замок, и Пиратский Корабль, и Безлошадную Карету, и вообще Бог знает что еще. А теперь Шуман скучает, создает проекты, воплотить кои никто не решается. Что деревенские, что столичные - еще те строители! Да еще из кубиков.
– Все равно, что-то я не пойму, почему
– Если хочешь, я схожу, договорюсь, - рассердился я.
– Да ладно вам злиться, - с укором сказал Орешек.
– Могу вам радостную новость сообщить: нас завтра под почетным конвоем в столицу отправляют.
– Это приятно. А где ушастый?
– Он за кузнецом увязался, - сообщил словоохотливый Орех.
– Сидят теперь в шинке, нагружаются. Прич, как обычно, заливает: "Я с Мерлином на дружеской ноге! Зайдешь, бывало, к нему, спросишь: "Ну, как, брат Мерлин?" "Так, - отвечает, - как-то все..." А эти лопухи и уши развесили! Хотя Причардовым и в подметки не годятся.
– Так как же он завтра поедет?
– возмутился я.
– Понятия не имею, - отозвалась Матильда.
– Твой оруженосец - твои проблемы.
– Меня волнует одна вещь, - медленно сказал Орех.
– Асьмушка растет. Местные косятся - в котомке шевелится кто-то. Подозрительно. А он не хочет вылезать, стесняется. Как вы думаете, можно мне с вами в город не ходить, а в лесу обождать? Тем более, я бы вас выручил, если б случилось что.
– Ну, - задумался я, - как-то неудобно тебя бросать.
– Вы только не подумайте, что я испугался или сбежать хочу, - торопливо сказал парень.
– С вами интересно. Мне за дружбана обидно.
Он погладил мешок, который заурчал и потянулся. Орешек сунул в него кусочек купленного в деревне свежего сыра. Мешок зачавкал.
– Тогда лучше сейчас иди, - решил я.
– Завтра из-под конвоя не удерешь.
– Если будут спрашивать, скажем, что ты был не с нами, а просто по дороге прибился. Приключений решил поискать, - поддержала Матильда.
– Хорошо, - кивнул парень, встал и закинул за плечи обиженно запищавший рюкзак.
– Дорогу к столице я найду. В лесу переночую, мне не привыкать. Сыр и хлеб у меня есть. Асьмушку в лесу спрячу, а сам буду в город наведываться, узнавать, как и что. Если все нормально будет - узнаем дорогу в Камелот и дальше пойдем.
Мы кивнули. Орех коротко попрощался и бесшумно вышел. Я подошел к двери и прислушался. Судя по крикам и песням, несущимся из шинка, его ухода в ближайшее время никто не заметит и в погоню не кинется. Я отошел от двери и поглядел на Матильду. Та была мрачна, как смертный грех.
– Думаешь...
– начал, было, я.
– Конечно, - сухо сказала сестра.
– Замыслил что-то.
– Знаешь, я так не думаю...
– Почуял, что дело пахнет керосином.
– Чем-чем?
– Ну, жареным. И смылся. И удрал. И смазал пятки. И навострил лыжи. И...
–
– Ладно, я пошла спать.
– И Тильда прошла к выходу. Приостановившись у двери, она обернулась.
– История рассудит нас, - сказала она с достоинством, откинула с лица рыжие волосы и царственно удалилась.
Слава богу, в эту ночь спать нам никто не мешал. Причард вместе со своим храпом и тревожным хлопаньем ушей ночевал у старосты, с которым, кажется, почти породнился (в хорошем смысле этого слова).
Наутро мы оседлали Вадика и Кутю и, провожаемые почетными жителями деревни, двинулись в столицу. Тут только мы узнали, что еще с вечера туда был отправлен гонец на самой резвой лошади. Причарда по старой доброй привычке приторочили к седлу Бозо, который плелся за нами, оттопырив нижнюю губу и оставляя за собой клейкую дорожку слюны. Староста, свежий как огурчик и ради такого случая умытый, сидел на телеге, нагруженной собранными на дорожку припасами и подарками. Но спустя полдня он выкопал со дна телеги бочонок с известным содержимым, в три глотка осушил его и решил одарить нас развеселой песней. "У вас там таких, небось, не поют!" - горделиво заявил он и, сыграв на губах вступление, начал:
– Жил-был стрелец, удалой молодец!
И была у него жена
Любительница пшена!
Потому что была она птицею
То ли журавлем, то ли синицею!
Эх, синицею! Ох, синицею!
И эта синица - вот, мля!
Удрала от короля!
А король тот от огорченья
Пожрал прокисшего варенья
И старинного печенья,
Ну, и помер в страшных мученьях!
Эх, мученьях! Ох, мученьях!
А стрельца с его птицею
То ли журавлем, то ли синицею
Повели тотчас короновать,
А оттуда - в кровать,
А оттуда - пир пировать!
И я там был, мед-пиво пил,
Рукавицей закусил!
Эх, закусил! Ох, закусил!
Спев, он поклонился, затем хлопнулся на спину и захрапел.
Ехали мы тихим шагом, но к утру следующего дня были уже в столице. У подъемного моста в княжеский замок толпился народ. Смотрели настороженно и шапки ломать, как в деревне, явно не торопились.
– Вот и столица!
– бодро вымолвил, проснувшись, помятый староста.
– Как хоть зовется?
– спросил я.
– Ну, дык, если страна зовется Леголэнд, то столица у нас получается Легого!!!
Последнее слово он проревел так громко, что наши кони ответили ему таким же громовым ржанием. По толпе собравшихся прокатилось оживление. А уж когда Штуша решил не ронять морду в грязь и издал свой трубный зов, наши встречающие запрыгали, засвистели и закричали: "Ура!" Подъемный мост со скрежетом опустился, на него выкатили и тут же расстелили красную ковровую дорожку, и уже по дорожке навстречу нам, подпрыгивая, спустился маленький пухленький человечек (я так и не понял, для кого расстилали дорожку - для нас или для него?).