Рыцарь короля
Шрифт:
— Благодарение Богу, сир, мы пришли не слишком поздно! Клянусь моей душой, труба Франциска последние четверть лиги несла нас, как на крыльях. Все ли благополучно с вами, ваше величество?
— Благополучно — и ещё более благополучно оттого, что я вижу вас, господин маршал. И благодарю вас всех, господа.
Повернувшись к Блезу, король крепко сжал его плечо:
— Что касается вас, господин де Лальер… едва ли уместно, чтобы король Франции был в столь неоплатном долгу у одного человека.
Блез вытер глаза рукавом:
— Я исполнил
— Так где же он? Ему стоит лишь назвать награду, которую он желал бы получить.
Поднялся крик — все звали де ла Барра. Кто-то помчался на поиски — но юноша исчез.
Глава 54
Страх, о котором говорила Рене, не давал покоя Пьеру все время, пока он выполнял свою миссию в Фере. После возвращения он сразу же кинулся разыскивать её, вместо того чтобы принять участие в бою, в котором солдаты де ла Палиса сразу же стали одерживать верх.
Не найдя её в доме, он спустился к тому месту, где они расстались. И здесь обнаружил её у самой воды. Вначале он даже испытал облегчение: возможно, она выбежала сюда, когда начался бой, возможно, потеряла сознание? Он наклонился, позвал её по имени. Она не шелохнулась. И тогда он, объятый ужасом, коснулся её головы — и отдернул руку.
— Рене, милая! Любовь моя!
Нет, нет, конечно, она не могла умереть. В лунном свете она выглядела так, будто просто спала…
И все же ему пришлось поверить в то, во что невозможно было поверить.
Он поднял её и на руках понес в дом. Как рассказывали очевидцы, это выглядело так, словно мертвый нес мертвую. Он что-то говорил, но это не был его голос. Он всего лишь спросил, в какую комнату её можно отнести; и, когда ему указали маленькую комнату в башне, где стояла узкая кровать, он уложил её, тщательно расправив складки белого с серебром платья. Зажег свечи, которые ему принесли, и поставил их у головы и у ног Рене. И наконец, опустившись на скамью рядом с ней, уставился в пустоту.
По-видимому, он не замечал тех, кто входил, не видел и Блеза, который стоял рядом с ним, положив руку ему на плечо, в печали, слишком горькой, чтобы её можно было выразить словами. Он не видел де ла Палиса, когда тот зашел в комнату, чтобы произнести молитву. Он не понимал, что приходил король и ушел потом, так и не произнеся ни слов утешения, ни обещаний награды.
Он ничего не видел вокруг, кроме мира, простертого между свечами, — своего потерянного мира.
Наконец — это ошеломило всех — он поднял глаза на Анну Руссель, которая стояла по другую сторону кровати. Она тоже, казалось, ничего не замечала, кроме лица Рене, такого мирного при свечах.
— Миледи, — сказал он, — я буду вечно обязан вам, если вы сможете найти для мадемуазель, моей любимой, вуаль, такую, как надевают невесты… Это возможно? Я обещал ей.
— Да, — ответила Анна. — Я найду.
И покинула комнату; глаза её были так
Вернувшись через некоторое время, она принесла с собой длинную полосу золотых кружев, которыми накануне вечером восхищался король, — кружев, привезенных с Востока на венецианской галере. Потом, заботливо накрыв ими голову Рене, она легкими прикосновениями тщательно уложила складки в великолепную фату, которую могла бы надеть и принцесса крови.
— Довольны ли вы, сударь?
Он стоял молча. Потом взял руку Рене.
— Правда ведь, она прекрасна, миледи? Правда, она прекрасна?
— Не может быть прекраснее.
Он держал руку Рене, губы его шевелились, но Блез видел, что он произносил не молитву. Он шептал:
— Я, Пьер Луи…
Еще некоторое время он держал её руку в своей. Потом вдруг рухнул на колени и, закрыв лицо руками, уронил голову на кровать.
Так они его и оставили.
А в другой комнате, на первом этаже, король и де ла Палис стояли у кушетки умирающего де Норвиля. Изворотливый до последней минуты, он ускользал от них; и глаза их были суровы, а губы плотно сжаты. Над ним не удастся учинить королевское правосудие на большой площади в Лионе в назидание прочим негодяям. Помехой тому будет смерть. Однако, может быть, он заговорит, прежде чем умереть…
Де Норвиль отослал дворцового капеллана, которого позвали для совершения последних таинств (ибо в этом нельзя было отказать даже последнему негодяю — такой отказ считался смертным грехом).
— Нет, нет, дом Тома, — прохрипел он, — не утруждайтесь. Я могу дурачить других, но не себя…
И король нашел в этом некоторое утешение. В конце концов, ад — неплохая замена большой площади в Лионе, и пребывание там тянется дольше. Теперь, стоя рядом с ла Палисом, он смотрел в лицо де Норвиля, все ещё красивое, когда его не искажала гримаса боли. Глаза были закрыты, на губах то и дело выступала кровавая пена, он быстро слабел.
— Ну! — проворчал де ла Палис. — Вы так ничего и не хотите сказать нам? Что вы потеряете теперь, говоря правду?
Ответа не последовало. Маршал прибавил:
— Черт побери, дьявол унес удачу…
И тут де Норвиль внезапно открыл глаза. Губы его скривились:
— А что я выиграю? Вот в этом все дело, господа…
Однако минуту спустя он прошептал:
— У меня есть время ответить на один вопрос.
— Скажите мне, — спросил король, — какую роль сыграла в этом миледи Руссель?
— Да… — Де Норвиль захлебнулся на миг кровью, клокотавшей в горле. — Письмо к ней… от сэра Джона… в моем бумажнике. Инструкции ей.
Ему удалось улыбнуться.
— На этот раз не подделка. Совершенно убийственное!
Он указал на боковой карман. Де ла Палис вынул оттуда несколько бумаг, в том числе и письмо, которое передал королю.
Франциск поспешно развернул его, повернувшись к свечам. Лицо его потемнело.
— Действительно! — сказал он, закончив читать. — Такая же Иуда, как вы.