Рыцарь Мастера Миров. Армагеддон на Ильмине
Шрифт:
Два чуда разительно отличались одно от другого, но второе чудо было поставлено на постоянную основу и уже десятки тысяч магов, вооружившись магическими кристаллами и прочими магическими инструментами, ничуть не хуже Тетюра возвращали людям молодость и хотя они не наделяли их титанической силой, никто не роптал. Это было его главным аргументом в споре с любым скептиком, но кроме этого Кир думал еще и вот о чем: - "Черт возьми, ну, не может быть такого, чтобы кроме Марио больше никто не думал о том, что он, человек, это творение Всевышнего и что всякое преображение может идти только от самого Творца, а не от какого-то поганого черного облака, наславшего на людей каких-то летающих черных пиявок, превративших их не только в ослепительных, золотых людей, но и в волосатых, словно шимпанзе, мордоворотов".
Особенно его бесило то, что чуть ли не каждый совчел относился ко всем остальным людям с искренней жалостью, считая, что все они пребывают в трагическом неведение относительно существования Сына Неба и его великой миссии, а также заблуждаются
В то время он находился в шикарном подмосковном санатории министерства обороны, куда его пристроил спасенный им из лап чеченских боевиков московский банкир. Дед настучал ему на Кира после того, как он за один присест, продлившийся более суток, набил на своем теле здоровенное тату и пришел домой злой, как черт, и весь опухший. По всеобщему мнению у него съехала крыша и его папа Карла, так он шутя называл Роберта Карловича Штерна, немедленно свез его в этот генеральский санаторий с психическим уклоном. Опухоль с его тела сошла быстро, а татуировка сделала шрамы не такими заметными, да, и болеть они, почему-то, перестали и уже не пугали его самого, как прежде. Лечение, впрочем, свелось лишь к тому, что он трахался со всеми медсестричками и докторшами подряд, как озверевший кролик, и, по-настоящему, он их всех перепугал только однажды, тогда, когда вдребезги растоптал ногами свой дорогущий "Панасоник" с сиди-чейнджером. Послушав минут пятнадцать этого радио-муллу, он хватил свое радио в холле об пол и принялся в бессильной ярости топтать его босыми ногами, беснуясь и истошно крича: - "Сука! Козел вонючий! Попался бы ты мне в горах, падла! Я бы показал тебе, как нас спасать надо! Урод!"
Несколько полковников и генерал, вместе с которыми он слушал эту передачу, так и замерли с побледневшими лицами, а врачиха и пара медсестер испуганно визжали и все звали кого-то на помощь. Правда, генерал, увидев двух дюжих санитаров со смирительной рубашкой в руках, быстро очнулся и послал их вдоль по Питерской куда подальше. Хотя в нем и было росту-то всего ничего, он закатил Кириллу звонкую затрещину, и, громко заорав: - "Отставить истерику, сержант!", быстро привел его в чувство. Кирилл тогда замер в изумлении, нащупал босыми, окровавленными ногами свои тапки, и сгребая ногой в кучу искореженные останки музыкального центра, тихо сказал: - "Извините, товарищ генерал. Но нельзя же вот так, запросто, оскорблять всех христиан, ну, и всяких других верующих. Чем он лучше того чеченца, который требовал от меня принять ислам и грозился убить, если я откажусь?"
Генерал ему ничего не ответил и лишь махнул рукой. Да, это и было понятно, что мог сказать ему человек, которому изо дня в день вдалбливали в голову идеи интернационализма и атеизма на протяжении всей его жизни и не учили сражаться за веру, царя и отечество? Прибежавшая на шум главврач санатория, восходящая звезда российского психоанализа, властная дама лет тридцати пяти, стильная и длинноногая блондинка в очках, велела медсестрам обработать пациенту царапины на ногах и привести его в её кабинет для беседы. Ох, уж, эти задушевные беседы с врачихами, старшей из которых было не больше сорока. Все они кончались одним и тем же, его просили оголить торс и уже через пять минут это не очередная врачиха-психоаналитик исцеляла его душевные раны, а он утолял её измученную отсутствием настоящей мужской любви душу и превращал в богиню, гордую и уверенную в себе, да, к тому же еще и зацелованную донельзя.
Главврач не стала исключением. Она велела ему лечь на кушетку и, сидя в кресле и вертя в руках дорогую авторучку, включила диктофон и принялась задавать ему всякие вопросы черт знает о чем. Чтобы не затягивать сеанс психоанализа, он, вместо ответа снял с себя халат и, оставшись в спортивных брюках, подошел и молча встал перед ней. Зоя Николаевна была покрепче многих других своих коллег. Она, с изумлением глядя на его тигра и дракона, сделала несколько фотоснимков "Поляроидом" прежде, чем самой лечь на кушетку. Когда же она лежала перед ним забросив стройные ноги, затянутые в темные чулки, к нему на грудь и торопливо расстегивала свой накрахмаленный и отутюженный короткий белый халатик, а Кирилл, бережно снимая с неё трусики, говорил ей о том, какая она красивая и умная, и какое наслаждение он ей доставит.
Так заканчивался практически каждый сеанс психоанализа и чуть ли не у каждой дамы-психоаналитика осталась на память кассета с записью того любовного бреда, которые он нес не прерываясь ни на минуту, а у некоторых и по три-четыре. Зоя Николаевна записала целых пять таких кассет и позднее, в их последнюю
Кирилл, вспоминая все это, невольно рассмеялся, подивившись тому, куда завели его воспоминания, а ведь все началось с того, что он всего лишь провел параллель между действиями Хозяина Тьмы и словами того мусульманского проповедника, так тупо, в лоб, оправдывающего идеи мусульманского фундаментализма и исламской экспансии. Покрутив головой, он подумал: - "Господи! Ну, откуда это только берется? Почему всегда находятся уроды, которые вечно бьют болта на чужое мировоззрение, мораль, веру? Ну, поклоняешься ты Аллаху и своему Магомету, ну, так флаг тебе в руки и барабан на шею, поклоняйся. Строй мечети, совершай намаз, но дай ты людям возможность самим выбирать во что и как им верить. Господи, да, ведь атеизм это та же самая религия, но только человек верит не в Бога, а в силы природы и науку. Разве это такая уж большая сложность понять, что Бог один на всех и ему глубоко плевать на то, как ты ему поклоняешься, лишь бы ты не стал слепым слугой Хозяина Тьмы. Какого же черта эти люди, вся эта исламская цивилизация, которые уже не в силах создать что либо путное, так рьяно пытаются распространять и укреплять свою веру, что возвращаются в средневековье. Неужели они не понимают, что одних слов о любви и терпимости мало и что без реальных дел они становятся слугами Хозяина Тьмы? Вот спрашивается, за каким дьяволом этому уроду понадобилось тогда делать из меня мусульманина? Он, что, кайф хотел словить от этого? Да, и вообще почему они не могут понять такой простой истины, что не Бог создал все эти религии и церкви, а люди. Почему на Ильмине какой-нибудь аббат, ребе, мулла и лама способны собраться вместе, трескают что им только не подадут на стол, пьют, веселятся, в карты дуются по черному и не смотрят друг на друга волком? Почему в отряд к Анри записались не только христианские священники, но и муфтии, раввины и даже какой-то верховный шаман в шкурах, примчавшийся с Южных островов, чтобы настучать по голове слугам зла, а на земле такого не происходит? Господи, эдак мне или какому-либо другому рыцарю Мастера Миров вскоре придется решать эту проблему и на Земле. Господи, Мастер Миров, я понимаю, что ты создатель всего сущего и Хозяин Тьмы против тебя, все равно что таракан против танка и ты таким образом лишь проводишь черту между светом и тьмою, так как у тебя нет врага, способного хоть как-то насолить тебе. Все это ты делаешь только для того, чтобы человек мог понять, кто он такой, твое детище, или козел драный, которому не ведом свет и добро. С этим я даже и спорить не стану, ты дал нам всем врага, чтобы в борьбе с ним мы стали людьми достойным Золотого круга твоих миров и я никогда не предам тебя. Я обязательно вытащу Джона из этого дерьма и он снова будет служить тебе с еще большей страстью и уже не влезет в новое. Ты же знаешь, что за одного битого, двух небитых дают. Мастер, я клянусь тебе, что всю кровь по капельке отдам, но сниму эту погань с шеи Джонни и он снова станет твоим рыцарем".
Вот так, начав вспоминать о Земле, Кирилл невольно обратился к Мастеру Миров с весьма странной молитвой, после которой он сразу же развеселился и стал приветствовать дружеской улыбкой каждого совчела, ехавшего ему навстречу. Повеселев, он, вдруг, подумал: - "А с чего это ты так развеселился, кретин? Тот барбос, который выступал тогда на радио, наверное, тоже вполне искренне верит в то, что он служит верой и правдой Аллаху. Чем он хуже тебя? Нет, Кирюха, если ты будешь так радоваться своей работе и колотить всех по башке направо и налево, то ты быстро превратишься в такого же фанатика, как те, которые превращаются в живые бомбы. А раз так, паря, то включай-ка ты свой компуктер, который у тебя от уха и до уха, на всю мощщу и думай. Чеши репу промеж рог и думай о том, что ты будешь говорить совчелам. Огульно обвинять всех в том, что они стали слугами Хозяина Тьмы, будет неправильно и неосмотрительно. Эдак и дров наломать можно. За каждого человека ты должен сражаться, а уж, никак не против всех врагов Мастера Миров скопом". Может быть он стал бы рассуждать на эту тему дальше, но тут он догнал двух молодых трудовичек, которые шли по направлению к Ромстоку и, поравнявшись с ними, вежливо сказал:
– Доброе утро, милые леди. Если вы направляетесь в Ромсток, то я охотно подвезу вас до города и не возьму за это никакой платы.
Хотя налоги во владениях Сына Неба были заменены трудовой повинностью и натуральным налогом, денежная система сохранилась, хотя и в несколько ином виде. На местные деньги, называемые рангами, можно было покупать всякую всячину, но бизнесом здесь даже и не пахло, и у трудовиков каждый ранг был на счету. Поэтому, не смотря на то, что каждая из встреченных им девушек ежемесячно получала от Сына Неба двести пятьдесят рангов, каждая бумажка для них имела большую цену, хотя все трудовики, как и он сам, в аналогичном случае, спешили отказаться от платы. Так что девушки даже не удивились этому и, переглянувшись между собой, видя то, что светлейший лорд сидит посередине, с двух сторон бросились к дверям блестящего тарантаса.