Рыцарь на коньках
Шрифт:
– А мне не надо ее чинить, – невозмутимо произнесла она. – Мне уже все починил Валя. – Для подтверждения своих слов Аня крутанула в точилке карандаш. Точилка скрипнула, попыталась распасться пополам, но не успела это сделать только потому, что карандаш из нее вывалился. – Вот. – Карандаш упал на стол, от удара ломая грифель.
– Хорош, я тебе все правильно сделаю!
Щукин силой отнял точилку, которая тут же осуществила свою мечту – развалилась, и стал снова ее собирать. На весу делать это было неудобно. Но Леха очень старался, сдувал с глаз непокорную челку, бормотал неслышные проклятия,
Аня уходила. Даже в дверях не обернулась. И было в ее ровной спине что-то победное.
– У, зараза, – прошептал Щукин, бросая ненужные больше детали точилки под ноги. – Ну, ладно!
И он тоже пошел вон из класса, вихревым потоком унося следом за собой Серегу Махина. Оставшемуся Вальке ничего не оставалось делать, как подобрать теперь уже действительно сломанную точилку и попытаться ее снова починить. Но сделать это ему не дала возникшая рядом Носова. Руки она держала за спиной.
– Что, опять? – хрипло выдавил из себя Валька. – А не пошли бы вы...
– Дурак! – выкрикнула Лена, отшатываясь назад и кидая в Шейко поломанные пяльцы для вышивания. Пяльцы четко попали Шейко в лоб и весело упрыгали под парты. Валька потрогал пострадавшую голову, сунул остатки точилки в карман и опустился на пол.
Неужели в средневековье принцы тоже постоянно получали в лоб тяжелыми предметами? Если да, тогда понятно, почему все они вымерли.
– Месть! – Щукин сидел на подоконнике в мужском туалете и раздраженно стучал пяткой по батарее, словно собирался разбить ее.
– Месть! – Серега пытался придать своему лицу серьезное выражение, но губы против его воли растягивались в довольной ухмылке.
А Валька молчал. Ему в который раз перестала нравиться вся эта идея с выведением Плотниковой из себя. Кафельная стена холодила спину, ноги затекли, но он упорно продолжал сидеть на корточках в углу и заматывать треснувшие пяльцы скотчем – ему просто нужно было хоть чем-то занять руки. От пережитых волнений они у него слегка тряслись.
– Жираф, хорош фигней страдать! Скажи что-нибудь! – не выдержал Щукин. Сегодня он был просто в ярости. Массовый сход девчонок на Валькину голову Леху доконал.
– А чего говорить? – дернул плечом Шейко. – Хочешь, сходим к ним на занятия, и я скажу, что теперь ты у них будешь принцем? Наверняка у них следующим занятием будет сражение с драконом. Ты как раз вовремя подсуетишься, порубаешь с десяток голов и заслужишь сотню поцелуев.
– Не смешно! – насупился Леха. – Они тебя ведра с водой таскать заставят, а ты будешь молча это сносить?
– А что я могу? – Валька сунул в рюкзак снова разъехавшиеся пяльцы и вскочил. – Пару месяцев до Нового года дотяну, а там, может, они успокоятся.
Щукин снова долбанул пяткой по батарее.
– Ладно, – зло прошептал он. – Пора эту лавочку прикрывать. Устроим этим принцессам День Всех Святых.
И он уставился в окно, где, подняв вверх желтые, красные и коричневые ладошки листьев, сдавалась осень на милость холодным зимним ветрам. Заканчивался
Причем именно в таком порядке – сначала наводили лоск, а потом громили школу на последнем празднике первой четверти.
На уборку явились все десять принцесс, словно размахивание веником было одним из условий их перевоспитания, вернее, перевода в царскую касту. Мальчишки обычно избегали этой почетной обязанности, но Щукин в этот раз пошел наперекор традиции.
Леха пришел в класс первым. Без чужих указаний принес два ведра воды, плюхнул в одно из них меловую тряпку для доски и стал печально полоскать ее. За этим занятием его и застали впорхнувшие в класс девчонки.
– Ну, давайте говорите, чего тут надо переворачивать. – Вид у Щукина был решительный. Он вытащил тряпку из ведра и, не отжимая, пристроил ее в желобок для мела.
– И если еще воды, так, того, только свистните, – с еще большей решимостью добавил он.
– Воды больше не надо. – Плотникова собрала губы в тонкую ниточку и двумя пальцами подняла меловую тряпку. С нее капала вода. Остатки мела растворялись в белесой лужице.
Это стало сигналом. Девчонки рассредоточились по классу, зашуршала газета, защелкали колпачки моющих средств. Щукина оставили наедине с ведром меловой воды. Шейко на всякий случай отошел от него подальше, потому что вид у Лехи был мрачный, в таком настроении под руку ему было лучше не попадаться – зашибет. Поэтому Валька в дальнем углу класса стал не спеша переворачивать стулья. Махин с ногами забрался на учительский стол и углубился в игрушку на своем мобильном.
Генеральная уборка началась.
Валька медленной черепахой полз от парты к парте, пока носом не уперся в стенд, на котором красовалось их классное сердце.
Это было не то сердце, что погибло в борьбе за Ленкин портфель, оно было свеженьким, без мятостей и загибов. Оно было новое, не мятое.
Валька начал изучать фотографии, машинально разыскивая среди знакомых лиц себя, ну и еще, может быть, Щукина.
Если раньше, на старое сердце, фотографии клеились просто так и подписи под ними были довольно корявые, то теперь все было гораздо интересней. Фотографии образовывали цветы – серединку, лепесточки, стебельки. Даже солнышко на небе было – его роль играла фотография классной руководительницы. Портрет Шейко неожиданно попал в центр одного из цветков. Среди своего окружения Валька с ужасом обнаружил почти всех принцесс. Плотникова, конечно же, была центром соседнего цветка. Фотография Щукина оказалась в основании стебля.
– Вот, значит, как они нас видят? – злобно прошептал Леха. Он стоял за Валькой, напряженно вглядываясь в расклеенные фотографии. До этого на сердце он не обращал внимания. – А ты, Жираф, не радуйся. Пооборвут они тебе лепестки, оглянуться не успеешь.
Валька тяжело вздохнул, но пожаловаться на свою тяжелую судьбу было уже некому – Щукин умчался помогать Катьке Куропаткиной, ей понадобился стул, чтобы залезть на подоконник.
Шейко второй раз вздохнул. Но от вздохов настроение у него не улучшилось, поэтому он поплелся в туалет менять меловую воду в ведре.