Рыцарь ночи и Луна
Шрифт:
Прямо на границе, когда я уже могла дотронуться до делящей мир пелены, я увидела то, что звало меня к порталу – сердце Тьмы. Больше всего это походило на гигантское человеческое сердце, с торчащими из него обрезанными трубками кровеносных сосудов. Оно пульсировало так слабо и так неотчетливо, что во мне проснулась жалость. Однако я резко одернула себя, вспоминая отца и мать Алуны. Беспомощно огляделась, брать это голыми руками я не хотела. Вздохнула, бросила край плаща и вернулась за нагрудным панцирем черных доспехов.
Взяв его двумя руками, как тазик, я вычерпнула это сердце из ямки, и вместе с куском панциря
Здесь стоял какой-то сумеречный свет, бравшийся непонятно откуда. Ровно в центре портала, между двумя пеленами проходов, пульсировало, слабо светясь, сердце Тьмы.
Выдернув из ножен черный кинжал, которым я так ни разу и не воспользовалась, встала на колени, занесла его над сердцем, которое вздрагивало все жалобнее, вспомнила искалеченные, изгрызенные тела друзей, вспомнила отливающие черным глянцем и смертью глаза матери Алуны, вспомнила даже плачущую вдову из обоза, которая хоронила мужа и с криком: «Сдохни же, тварь!», двумя руками вонзила кинжал в этот кусок плоти.
Не грянул гром, не заблистали молнии, зато пленка, отделяющая нас с Ольгердом от его мира, мгновенно стала непрозрачной, а та, куда мы должны были пройти, начала мутнеть по краям. Времени предаваться раздумьям у меня не было. Шустро схватив плащ с Ольгердом, я проволокла его оставшиеся несколько метров до входа, спиной пробила пленку выхода и, с последним моим рывком, мы оба, кубарем, покатились в новый мир.
Глава 23
Склон был невысок, но похоже, я таки неудачно треснулась головой, потому что очнулась в траве спустя какое-то время. С трудом подтянув ноги, села лицом к закрытому порталу. Подождала мгновение, пока перестанет кружиться голова и огляделась. Ни чего похожего на Мертвые земли.
По ощущениям – середина или конец весны. Солнце клонилось к закату, а в нескольких метрах от меня слабо застонал Ольгерд. Я вскочила и от резкого движения, не удержавшись на ногах, болезненно шлепнулась на пятую точку.
– Тихо, успокойся… - сиплым голосом сказала я себе.
Однако мысль, что Ольгерд жив и ему больно, заставляла меня шевелиться. На четвереньках, не рискуя больше встать, я поползла к нему, с каждой секундой чувствуя себя лучше. А нежная зеленая травка под моими ладонями превращалась в высохшие, желтые проплешины – природная магия пробудилась, хоть и была слаба.
Ольгерд был жив. Пусть бледен, грязен, с губами, вокруг которых собралась нездоровая синева, но совершенно точно – жив. Но больше всего меня порадовало то, что вокруг той омерзительной рваной раны на предплечье не было ни одного, даже крошечного, пятнышка Тьмы. Только лохмотья кожи, кровь и грязь.
Прежде, чем лечить эту рану, ее нужно было промыть. Я вспомнила слова герда Зорта, помогающего укладывать мой рюкзак:
– Вещь хоть и старая, санги Алуна, и примитивная, но достаточно мощная. Главное – не забудьте подставить посудину – работает она не слишком долго.
Я судорожно вскочила и принялась глазами искать рюкзаки. Один из них зацепился за ветки куста на склоне, второй я с трудом нашла через несколько минут поисков в высокой траве, возле места, где я упала.
Распустив шнуровку, я не стала обременять
Яркая вспышка испугала меня своей неожиданностью, а когда я проморгалась, передо мной на траве лежал обгорелый кусочек ткани, который раньше был этим самым мешочком, стояли вложенные один в один три котелка и еще небольшая кучка различной походной посуды, включая кружки, миски и пару хороших кухонных ножей.
Расставив все котелки в ряд, я присоединила к ним кружки и миски. Задрала обгорелый рукав, обнажая запястье и широкий гладкий браслет, что был украшен одним единственным голубым камнем. Вот на него-то я и нажала так, как учил меня герд Зорт – слева направо и вдавить до конца - струя воды из браслета хлынула, заполняя все емкости. В последнюю миску вода уже капала, а минусом было то, что следующую порцию я смогу получить не раньше, чем через сутки.
Я жадно схватила одну из кружек и выпила залпом. Вторую, аккуратно приподняв голову Ольгерда, попыталась споить ему. Вода мутными ручейками стекала по грязному лицу и упрямо сжатым губам, и мне пришлось, надавив, раздвинуть ему рот ложкой.
Сложно сказать, пил он или нет. Я не видела, чтобы двигался кадык, но я все же аккуратно влила несколько ложечек в темную щель рта. Он не закашлялся и слабое дыхание не изменилось – наверно, я делала все правильно.
Целая миска воды мне понадобилась на то, чтобы, взяв кусок мыла, вернуть своим рукам нормальный цвет. На лицо я решила пока не тратиться. Прихватив один из лоскутов чистой ткани, принялась промывать рану – мне не нравилось то, что Ольгерд не приходил в себя.
Даже в том мире я была слабеньким магом, а сейчас моей силы едва-едва хватило на то, чтобы поправить свое здоровье. Искорка природной магии, которую я чувствовала вновь пробудившейся, была гораздо слабее, чем раньше. Справлюсь ли я с такой раной? Мне было страшно.
Даже промытой она выглядела ужасно – разорванные мышцы, белеющая в красном месиве кость и лохматые, какие-то иззубренные края. Заревев от жалости, я вытащила из груды ложек-вилок-ножей большие ножницы и, аккуратно оттягивая пальцами, принялась срезать висящую на тонких ниточках разодранную кожу. Плеснула водой еще раз, с трудом разогнула затекшие ноги и, прихрамывая, прошла несколько метров к молодому деревцу. Обхватила ладонями тонкий, сантиметра три - четыре в диаметре ствол, закрыла глаза и принялась пить Силу, стараясь не обжираться. Оторвалась я вовремя.
Я не слишком понимала, поможет ли это, но лечить такие раны я просто не умела. Да и ни какие раны лечить я не умела. Поэтому попробовать свою Силу казалось мне единственно возможным вариантом.
Встала на колени в мокрую траву, закрыла глаза, и, положив руки на края, попыталась тонкой струйкой влить Силу. Получалось плохо, я это чувствовала. Когда Силы осталось около половины, я открыла глаза и поняла, что рана срослась меньше, чем на четверть. Щедро вливая остальную часть магии, я наблюдала, как неохотно, медленно и непрочно соединяются края.