Рыцарь ночного образа
Шрифт:
И вот эта следующая страница «голубой сойки» изнасилована карандашом, и это больше не голая красота…
*
Я не единственный писатель в роду моей семьи с материнской стороны. Моя бабушка Урсула Филипс была вдовой очень красивого и элегантного молодого джентльмена, на которого «внезапное метро» наехало, когда ему было двадцать семь лет. По современным стандартам этой восточной столицы его достижения в области литературы нельзя назвать поразительными, разве что в шутку. Его карьера была как метеор. Он вспыхнул на литературном небосклоне в возрасте двадцати двух лет и рухнул замертво через пять лет, обгорелые остатки прекрасного юноши, физическим данным которого, если верить бабушке Урсуле, мог бы позавидовать сам Аполлон: сильное и стройное тело, безупречная кожа, большие глаза не то синего, не то зеленого цвета с тяжелыми ресницами.
— Некоторые
Когда бабушка Урсула сказала это мне, я засмеялся:
— Ба, ты хочешь сказать, что он ходил совершенно голым, если не считать легкого одеколона?
Она хлопнула меня по ушам и сказала:
— Мальчик мои, твой дедушка был из Кентукки, страны голубой травы[20], и кровь его была голубой, как трава. Не забывай этого и не делай саркастических замечаний, которые ошибочно принимаешь за юмор.
— Ба, перестань, все так поступают, и никто не обращает на это внимания.
— Твой дедушка плевал бы на Алабаму, если бы воспитание позволяло ему плевать.
Она встала из своей качалки с самым серьезным видом, свойственным всем одержимым, и принесла два литературных творения своего давным-давно утраченного идола. Одно из них было тонюсенькой печатной книжечкой, ее можно было с трудом назвать новеллой, которая называлась «Эдит такая-то», я забыл какая, а второе было сценарием, который он написал, когда его пригласили в Голливуд после поразительного успеха его новеллы.
— Посмотри, мой мальчик. Как я понимаю, ты воображаешь себя будущим писателем. Открой эту книгу, и прочти мне хотя бы первое предложение.
И несмотря на то, что я не помню в данный момент названия новеллы, это первое предложение я помню совершенно отчетливо.
«Эдит была субдебютанткой, то есть будущей дебютанткой, и уже было очевидно, что она будет совершенно очаровательной девушкой будущего года».
— Да, очень мило, — заметил я и вернул книжечку бабушке, а потом взял сценарий, который его наняли написать под влиянием его книжки про Эдит. Сценарий показался мне тогда более интересным. Я помню, что был зачарован направлениями камеры и глубоким знанием дела, с которым бабушка Урсула объяснила их мне. Конечно, я не мог сейчас восстановить ни сам диалог, ни бабушкины технические объяснения, время прошло, я могу только сымпровизировать что-нибудь похожее. Декорацией служит (т. е. служила) экзотически декорированная pied-`a-terre[21] на Сансет-бульваре, и мой дедушка (выписавший себя с нарциссической экстравагантностью — силуэт в облепляющем шелковом халате на фоне витражного окна — как предполагалось, это позволит лучше подать его, как портрет мастера вставляют в раму и освещают таким образом, чтобы это было и нежно, и драматично) обращается к своей визави — видимо, моей бабушке — не поворачиваясь к ней лицом. Он говорит ей нечто вроде:
— У меня не было намерения проституировать себя, когда я разрешил издателям поместить на суперобложке моей новеллы мою фотографию в купальном костюме, отчасти слишком откровенном.
— Я не вполне понимаю, о чем ты говоришь, — тупо говорит визави. — Мне фотография показалась очень милой.
— Настолько милой, что она вдохновила продюсера-педераста нанять меня, чтобы написать сценарий для звезды немого экрана, пытающейся сделать себе имя в звуковом кино.
Я все время наталкивался на название направления камеры — POV[22], насколько я помню, и бабушка объяснила мне, что это означает положение камеры, и мне, молодому тогда человеку, показалось, что POV дает очень большие преимущества моему дедушке. Даже когда диалог переключался на его визави, которая на совершенно очевидное отношение к ней дедушки Кренинга продолжала замечательно удивляться и застывать от неожиданности, POV оставалось на Кренинге, и я помню, что его глаза., его лицо, вся его фигура снова и снова описывались, как «неэлюктабельно» то-то и то-то. И хотя для рано повзрослевшего мальчика из маленького алабамского городка у меня был очень обширный словарь, я не понял, что значит «неэлюктабельно».
Она ответила уклончиво:
— Мальчик мой, твой дедушка был литературным гигантом.
Имела ли она в виду, что Кренинг был литературным гигантом каждый раз, когда был «неэлюктабельно» что-то? Теперь-то я знаю, что это слово означает «необоримо», быть «неэлюктабельно» чем-то означает быть этим неизбежно, и мне стало ясно, что дедушка Кренинг Филипс совсем не был так уж неэлюктабельно или неизбежно гигантом
Тем не менее вся эта сцена киносценария была построена на нем. Если выражаться современным языком, он окончательно запудрил ей мозги своими опаляющими признаниями и своим заключительным возгласом: «Ради Бога и меня, не позволяй этому чудовищу меня совратить!»
Этот призыв заставил его визави окончательно потерять дар речи, но POV осталось на Кренинге в шелковом халате, прозрачно-зеленом, как его глаза. Даже тогда мне показалось, что здесь что-то не так. Если облегающий халат был одновременно прозрачным и зеленым, разве это не значило, что его кожа была зеленой?
Я решил не спрашивать бабушку Урсулу о цвете кожи ее давно почившего супруга, проглотил этот вопрос и просто сказал ей:
— Вау, это же динамит, бабушка, они поставили фильм по нему?
— Мальчик мой, им пришлось бы снимать этот фильм над трупами конторы Брина и того продюсера, перверсии которого были в ней разоблачены. Поэтому не забывай, если станешь писателем и тебе предложат работу в Голливуде, откажись, не обращай внимания, это убило твоего дедушку Кренинга, на которого ты похож во всем, кроме роста, ты на целых двенадцать сантиметров короче его божественных метра восьмидесяти.
— Но бабушка, если он сбежал из Голливуда в Египет, штат Кентукки, почему ты говоришь, что его убил Голливуд?
— Мальчик мой, всю эту блеск и славу, что Голливуд проставляет как золотого тельца из Библии, словно без них теряется смысл существования, потрясти очень трудно. Фильм по этому сценарию все не снимали и не снимали, пока не прошел месяц или два после того, как мы вернулись в Кентукки, и тот же продюсер, что соблазнял моего мужа, прислал ему телеграмму: «Возвращайся на главную роль в „Сердце как дубинка“ в паре с Первой Леди Экрана, то есть, нет нужды говорить, с Бетт Дэвис». Этот фильм тоже не сняли, но в течение пяти лет мы как челнок мотались между Египтом, штат Кентукки, и Голливудом, штат Калифорния, как пара перелетных птиц, а еще точнее, леммингов, тех зверьков, что с берега бросаются в океан, уплывают и тонут от истощения неизвестно где. Я не хотела во всем этом участвовать, но телеграммы все шли и шли и сыпались обещания, которые никогда не выполнялись.
— Как дедушка умер?
— Мальчик мой, ты унаследовал не только талант Филипа, но и его сердечную слабость, которая, учти, тоже передается по наследству. Не бегай. Ходи пешком. Смотри, куда идешь. Твой дедушка был соблазнен этим городом несбыточных надежд, отпечатков ног в мокром бетоне и банкетов в гавайском стиле у светящихся по ночам бассейнов. Да, я сказала бассейнов, с подводными голубыми огнями и копиями кораллов и Голубого грота на Капри, Кренинг писал и рассказывал мне обо всех этих вещах с угрожающим акцентом на бассейнах и на гротах, на их копиях, и он говорил мне, что продюсер тратил всего несколько минут, попивая текилу, на просмотр набросков, заметок и сценариев Крекинга, бормоча при этом: «Идеально, мечта то, что надо для Гэри и Марлен! А теперь, мой мальчик, давай нырнем в бассейн, освежимся перед дискуссией? Только никаких плавок, бассейн — только для нас, для меня и для тебя, мой Ганимед». А мой Кренинг не умел плавать, разве только на надувном резиновом матрасе, и у него был клаустрофобический ужас перед копией Голубого грота, но после многих отказов однажды ночью он нырнул, и распутно возбужденный продюсер потащил его в грот, откуда его идеальное молодое тело было извлечено без признаков жизни. Я говорила ему, Боже мой, если тебя преследует с распутными намерениями этот голливудский Могол, повернись и врежь ему в пах, может быть, он так и сделал, когда продюсер потащил его в копию Голубого грота, но удар под водой неэффективен, ты знаешь, совсем не так эффективен, поскольку на глубине он теряет и в скорости и в силе. При расследовании было выявлено, что на них были кислородные маски, когда они ныряли в грот, но одна из масок обеспечивала совсем небольшое количество кислорода, в то время как другая давала его очень много, и можешь сам отгадать, какая маска была у Кренинга, а какая у его соблазнителя: о расследовании сексуальных домогательств в отношении Кренинга сначала заикнулись, но потом быстро все замяли. Деньги убивают, я имею в виду, все решают, особенно в сочетании с влиянием власти и положения. А красота умирает, и юность умирает, поскольку редко сочетаются с влиянием и властью, но, мой мальчик, не забывай моего совета твоему дедушке: если тебя преследуют с распутными намерениями, быстро повернись и врежь в самый —…