Рыцарь-призрак
Шрифт:
Я обернулся — он стоял здесь.
Бородай.
Уверен, такого глупого вида у меня в жизни никогда прежде не было и, надеюсь, никогда больше не будет. Правда, у Бородая вид тоже был не ахти какой умный, едва он увидел меня стоящим в гостиной своей матери.
— Ах, Мэтью, ты все еще носишь эту отвратительную бороду! — сказала Цельда, с трудом поднимаясь с софы. — Сколько раз мне тебе повторять, что ты выглядишь с ней как идиот?
— Ты ведь знаешь, почему я ее ношу, — оправдывался Бородай, стараясь придать своему лицу мало-мальски разумное
— Какой такой шов? — буркнул я.
— Ах, всего лишь небольшая травма, когда он мне еще помогал с экскурсиями по призракам, — сказала Цельда, запечатлев на щеке у Бородая поспешный поцелуй. — Йон, расскажи Мэтью всю эту ужасную историю целиком. Мне нужно выпить кофе. Я не могу больше ясно мыслить. Выревела последние остатки разума!
С этими словами она еще раз высморкалась в свой носовой платок. И оставила меня с Бородаем наедине.
Некоторое время мы лишь неуютно помалкивали. Я все еще не мог взять в толк, что он — Цельдин сын. Его даже жабы не беспокоили, что для зубного врача мне казалось довольно странным!
— Ну ничего себе сюрприз! — произнес он наконец. — Итак, что там такое с Эллой? Небось склонил ее к какой-нибудь глупости, как ты это любишь делать с твоими сестрами?
Ага, никакого камуфляжа. Открытая вражда. Мне это только на руку.
— С ней бы ничего не сделалось, не позаботься ты о том, чтобы мама меня сюда отправила! — набросился я на него. — Куда как умно заслать ребенка в город, где его поджидает мертвый убийца! Без Эллы я бы тоже уже давно был на том свете! Но откуда я мог знать, что он вернется и захватит к себе не меня, а ее?
Особого смысла во всем этом, естественно, не было, и Бородай совершенно явно не понял ни единого слова. Но, к моему удовлетворению, теперь он выглядел все же несколько обеспокоенным.
— Кто захватил к себе Эллу?
Я протянул ему письмо и рассказал всю проклятую историю еще раз. Пока я рассказывал, Бородай ловил жаб, — возможно, это успокаивало его нервы, — а я пытался приучить себя к мысли, что друг моей матери был дядей Эллы Литтлджон. Как бы я хотел спросить ее, был ли он ей так же противен, как и мне? Но Эллы не было, а меня от страха так мутило, как если бы я проглотил три тарелки мерзкого грибного супа, который нам давали по средам в школе.
Куда увез ее Стуртон?
Жива ли она еще или он уже сделал из нее привидение?
Умеет он это?
Цельда вернулась с кофе, когда я как раз рассказывал, как Лонгспе проткнул мечом Стуртона в грудь. Признаюсь, до этого места Бородай не задал ни одного глупого вопроса. Напротив. Он так спокойно слушал, словно я ему объяснял, какой из зубов у меня болит, когда я ем мороженое, и, когда я наконец в изнеможении замолк, он только кивнул — можно было подумать, его пациенты рассказывают ему каждый день о призраках-убийцах и о мертвых рыцарях.
— Во всем этом, к сожалению, имеется смысл, — сказал он и плюхнулся в разорванное кресло, в котором обыкновенно сидели
— Но как ему удается писать письма и похищать детей? Ведь он не более чем тень! — воскликнула Цельда. У нее так дрожали руки, пока она наливала себе кофе, что Бородай отнял у нее кофейник.
— Я всегда тебе говорил, что ты слишком хорошо думаешь о призраках, — заявил он и налил себе тоже чашку. — Как ему удалось написать письмо? Первая возможность: наш смертоносный лорд-призрак привел какого-нибудь смертного в такой ужас, что тот по его поручению подкараулил Эллу и написал письмо. Вторая возможность… — Он помедлил и бросил на меня быстрый взгляд.
— Чего? — огрызнулся я. — Ты что думаешь, я недостаточно взрослый для «второго»?
Спорим, за тобой еще никогда не гнался пятисотлетний душегуб, и ты не сражался с его дьявольскими собаками!
Я выпалил все это так задиристо, что Цельда бросила на меня пораженный взгляд. Она-то думала, что я с ее сыном только-только познакомился.
— …вторая возможность, — продолжал Бородай абсолютно невозмутимо, — Стуртон застращал кого-то в буквальном смысле слова до смерти, а потом оснастил одного из холопов его телом.
— Его телом? Призраки умеют пользоваться мертвыми телами? — от моего голоса остался один испуганный хрип.
Цельда поставила чашку и села, выпрямившись, как свечка.
— НЕТ, этого они не умеют! — сказала она решительно. — Перестань забивать мальчику голову подобными историями, Мэтью! Ты же знаешь, что я считаю их полной ерундой! Это все химеры, суеверия, ничего более! Наверное, Стуртон напугал какого-нибудь крестьянина, выскочив как-то ночью из его сарая и нагнав на него такого страху, что тот болван написал письмо и утащил Эллу, когда она вернулась из школы!
Бородай взялся за кофе (пил он его конечно же без сахара) и погрузился в многозначительное молчание.
— Но… но я не могу понять, почему Стуртон вообще все еще здесь! — вставил я. — Ведь Лонгспе послал их ко всем чертям. Я сам видел!
Бородай скривил рот в свирепой улыбке.
— Ты сказал, что Стуртон оставил пустую оболочку.
— Да, и что из этого?
— Он — змей.
Цельда закатила глаза, но Бородай был явно в своей стихии. Столь страстно рассуждающим я слышал его лишь однажды, когда он объяснял моей маме воздействие лимонада на детские зубы.
— В Средние века, — продолжал он, — существовало поверие: человек, которого должны были повесить, мог избавить себя от вечного проклятия, напитав луковую кожицу своей кровью и положив ее себе перед повешением под язык. Считалось, что таким образом он заключает свой дух в оболочку, которая может защитить его от преисподней и семь раз восстанавливается. Поэтому палачам полагалось заглянуть осужденному под язык, но Стуртон был достаточно богат, чтобы палача подкупить.
— Семь раз? — пробормотал я.