Рыцарь-призрак
Шрифт:
XVIII
Вечерняя песнь
Когда мы подошли к воротам, за ними нетерпеливо метался Бородай: туда-сюда, словно тигр в клетке.
— Это же тянулось целую вечность! — ворчал он. — Как вы думаете, что из меня сделают ваши матери, если узнают, что я здесь послушно дожидаюсь вас у ворот, в то время как вы встречаетесь среди ночи с призраком? И не надо мне опять рассказывать, что он был совсем малюсенький!
— От меня мама ничего не узнает, — заверил его я, перемахнув через ворота. — А кроме того, сейчас всего лишь
— Правильно, — сказала Элла и протянула мне через решетку урну. — Успокойся, Мэт. У нас правда все идет по плану.
Конечно, это было враньем. Но Бородай и без того ничего из сказанного Эллой не расслышал. Он видел перед собой только урну.
— Нашли? — пробормотал он.
Я кивнул и крепко прижал урну к груди. Все было хорошо. Хотя я все еще чувствовал себя до омерзения заалейстеризированным.
— Мы должны рассказать об этом Лонгспе, — сказал я Бородаю. — Но тебе лучше подождать нас в сторонке. Вдруг Алейстер опять пожалует.
После этого мы направились с Эллой к собору.
Он потащился за нами. Ясное дело.
— Ну к чему? Тебе нельзя с нами! — Я изо всех сил старался быть любезным. В конце концов в Килмингтоне он предпринял попытку спасти Эллу. Хотя при этом взялся за дело довольно неумело.
— Ах вот как? Почему же нельзя?
«Потому что Лонгспе — мой», — хотел было я ответить. Но я, конечно, знал, что это звучит по-детски. Его ответ, однако, был тоже не лучше.
— Я просто хочу его еще раз увидеть!
— Зачем? Если ты хочешь увидеть привидение, иди назад и любуйся на Алейстера.
— Но он ведь не рыцарь! — выпалил Бородай, с такой силой залившись краской, что она полыхала даже в темноте. — В Килмингтоне я видел его всего лишь вскользь.
— Да он прежде всего вообще не придет, если ты…
— Прекратите, — перебила нас в нетерпении Элла. — Совершенно не важно, пойдет с нами Мэт или нет. Лонгспе скорее всего не покажется.
Она указала на окна в соборе. Через стекла наружу струился свет, и я вспомнил, что Ангус рассказывал что-то такое о концерте, к которому готовились певчие. Я разочарованно посмотрел на урну, но Элла взяла меня за руку.
— Мы обо всем расскажем ему несмотря ни на что, — сказала она. — Как-нибудь, а он нас да услышит.
Мы проскользнули внутрь через южный вход, чтобы репетирующие хористы нас не заметили. Мы с Эллой были немыми, как камни, а вот Бородай просто никак не мог держать рот на замке.
— Посмотрите на эти колонны! — шептал он. — Знаете ли вы, что они сгибаются под шпилем башни, потому что она для них слишком тяжелая?
— Да, знаем, — шепотом ответил я, но это ничуть не подвигло его замолчать.
— А историю, как нашли место для собора, знаешь? — не унимался он.
— Разумеется, — прошипел я, — и крепче прижал урну к груди.
За колоннами показался
Элла ободряюще подтолкнула меня.
— Иди же, — прошептала она мне. — Тебя он наверняка услышит!
Хористы пели так, словно это с неба спустился рой ангелов. Мне все еще трудно было поверить, что подобные звуки изливались из уст Ангуса. Тут же мирно возлежал каменный образ Лонгспе, как будто убаюканный их пением. Я протиснулся между колоннами и склонился над гробом.
— Надеюсь, ты слышишь меня! — прошептал я. — Кажется, мы нашли твое сердце. И завтра мы отвезем его в Лэкок, к могиле твоей жены. Урна запечатана, потому мы ее еще не открывали, но…
Громкий голос заставил меня резко замолчать:
— Эй, Йон! Что ты здесь делаешь, черт побери?
Я и не заметил, как хористы кончили петь. Они вылетели с клироса, как стая вспугнутых птиц, и Ангус был самый крупный из них и самый шумный. Когда он меня окликнул по имени, все взгляды обратились на меня, а я стоял там, прижимая к груди урну, и желал, чтобы они все сгинули куда подальше.
— Где тебя носило, Уайткрофт? — воскликнул Ангус, игнорируя упрек в глазах их дирижера, и порывисто, словно щенок, стал прокладывать себе дорогу между рядами стульев. — Мы со Стью начали уже беспо…
Обнаружив позади меня Эллу, он резко остановился.
— Эй, это… — начал заикаться он, заливаясь краской. — Привет, Элла.
— Привет, — ответила она и наградила его таким ледяным взглядом, что мне даже стало его жаль.
Но Ангус этого взгляда не заметил. Он обнаружил урну.
— А это что такое?
— Ничего! — ответил я, пряча урну за спину.
И тут… Да, нельзя этого отрицать… Бородай пришел мне на выручку.
— Здравствуй, — сказал он, выйдя из-за колонн и протянув Ангусу руку. — Йон был последние несколько дней у меня. Я — его будущий отчим. А ты, полагаю, его сосед по комнате?
— О, здравствуйте, — засуетился Ангус, нервно поглядывая в мою сторону, — здравствуйте, мистер Боро… то есть мистер…
— Литтлджон, — сказал Бородай, пока Ангус наверняка задавался вопросом, почему, к дьяволу, я прозвал Бородаем человека, на чьем подбородке нельзя было обнаружить ни малейших следов оволосения. — Я — Эллин дядя и я только что показывал Элле и Йону мое любимое надгробие в кафедральном соборе. Этот саркофаг — один из самых впечатляющих примеров средневекового ваятельного искусства.
— Да, Боно… то есть мистер Рифкин нам это уже объяснял, — пробормотал Ангус, снова обращая взгляд на Эллу.
Бородай продолжил разговор о средневековом искусстве и о надгробных памятниках в соборе. Он делал действительно все от него зависящее, но я знал: Ангус думал только об одном — как он растормошит Стью и расскажет ему, что опять видел меня с Эллой Литтлджон.
«Ну и что из того, Йон Уайткрофт? — возразил я сам себе (Бородай при этом говорил и говорил без остановки). — Что тебе за дело, что там Ангус расскажет Стью? Ты нашел сердце Лонгспе!» И все-таки я был рад и на этот раз заночевать у Цельды.