Рыцарь призраков и теней

Андерсон Пол Уильям

— На самом деле вы просите о сотрудничестве, комиссар. О дружбе.

Десаи нервно рассмеялся:

— Я согласен просто на разрешение расходиться во мнениях с вами. Конечно, я и мечтать не могу о таком количестве откровенных разговоров с вами, как мне хотелось бы, — точнее, как мне было бы нужно. Но если вы, молодые энейцы, снизойдете до того, чтобы подружиться со своими ровесниками — морскими пехотинцами, техниками, космонавтами, — вы увидите, что они вполне порядочные люди, страдающие от изоляции, много знающие, много видевшие…

— Ну, не знаю, возможно ли такое. И уж точно не по одной моей рекомендации. Да я и не стану это рекомендовать,

пока ваши ищейки охотятся за моим любимым.

— Вот как раз это я и хотел с вами обсудить. Не местопребывание Айвара или его планы — совсем другое: как вызволить его из ловушки, в которую он угодил по собственной милости? Я был бы искренне рад даровать ему полное прощение. Остается только придумать, как это осуществить на деле.

Несколько секунд Татьяна ошеломленно смотрела на Десаи, потом медленно произнесла:

— А ведь я верю вам — вы на самом деле этого хотите.

— Без сомнения. И я скажу вам почему: мы, имперские бюрократы, имеем агентов и осведомителей, не говоря уже о разнообразной подслушивающей аппаратуре, так что мы не совсем уж слепы и глухи. Мы способны оценить события и лежащие в их основе скрытые течения. Нечего было и надеяться скрыть от народа, что Айвар Фредериксен. Наследник, будущий Архонт Илиона, возглавил первое открытое и преднамеренное выступление против властей со времен Мак-Кормака. Теперь на его соратников, убитых, раненых или арестованных, смотрят как на мучеников, а на самого Айзара, тем более что ему удалось скрыться, — как на знамя свободы, как на законного правителя, если хотите, — который еще вернется. — Улыбка Десаи была бы мрачной, если бы его пухлое лицо было способно на такое выражение. — Вы, наверное, обратили внимание на то, что его семья выразила лишь формальное сожаление по поводу «прискорбного инцидента». Нам, представителям власти, приходится быть очень осторожными и старательно избегать всякого давления на Архонта.

До Десаи, который так и не привык к разреженной атмосфере Энея, звуки доходили как сквозь подушку. Он с трудом расслышал шепот девушки:

— Что могли бы вы сделать… для Айвара?

— Если он — и так, чтобы никакие сомнения в этом были невозможны — по своей собственной воле заявит, что изменил свое мнение, признает, вовсе при этом не заискивая перед Империей, что Эней только выиграет от сотрудничества с властями, — ну тогда, я думаю, возможна не только амнистия для него и его соратников, но и некоторые изменения в сторону большего самоуправления.

К Татьяне вновь вернулась осторожность.

— Если вы рассчитываете, что это послужит наживкой, чтобы выманить его…

— Нет! — нетерпеливо прервал ее Десаи. — Такого рода предложения не делаются во всеуслышание. Сначала требуется конфиденциальная подготовка, иначе все действительно будет выглядеть как подкуп. К тому же, повторяю, я не думаю, что вам известно, где его найти или что он вскоре свяжется с вами. — Комиссар вздохнул. — Но может быть… Я ведь уже говорил вам: основная моя цель — выяснить, в свойственной мне неуклюжей и нерешительной манере, что же все-таки движет им. Что движет всеми вами? Существует ли надежда на компромисс? Каков лучший для Энея и Империи путь выхода из всей этой трясины?

Снова Татьяна долго молчала, обдумывая его слова; потом спросила:

— Не хотите ли перекусить?

Бутерброды и кофе пришлись кстати. Сидя в крохотной кухоньке Татьяны — витриловом куполе, опирающемся на спины каменных драконов древней башни, — они могли любоваться несравненным видом на сады, строения, шпили

и укрепления университета, к дальше — на Новый Рим, сверкающий Флоун с зеленью по берегам и уходящую к горизонту рыжую шкуру пустыни.

Десаи вдохнул аромат кофе — позволения закурить он так и не решился попросить — и вернулся к прежней теме:

— Ситуация с Айваром парадоксальна: по вашим словам, он скептик, а тем не менее вот-вот окажется харизматическим правителем глубоко религиозного народа.

— Что? — Десаи уже потерял счет поворотам их разговора, изумлявшим его собеседницу. — Да нет же. Мы, энейцы, никогда не были религиозны. Не забудьте, сама колония па Энее возникла как научная база для изучения Дидоны. — Татьяна откинула волосы со лба и после паузы продолжала: — Ну конечно, верующие всегда были, особенно среди землевладельцев… Пожалуй, это тенденция возникла давно, еще до Снелунда, как реакция на декаданс Империи, хотя тяготы последних лет ее усилили — люди все больше ищут утешения в церкви. — Девушка нахмурила брови. — Только они не находят там того, что ищут. Вот и Айвар тоже… Он рассказывал, что подростком был очень религиозен, а потом понял, что доктрина церкви несовместима с научным знание: — так что вера не может предложить ничего, кроме набора успокоительных слов, а ему совсем не это было нужно.

— Придя сюда, чтобы вы меня просветили, я не должен бы рассказывать вам, что на самом деле представляют собой энейцы, — ответил Десаи. — С другой стороны, у меня такой разнообразный опыт… Ладно, как вы посмотрите на такое объяснение: энейское общество всегда строилось на вере: верев драгоценность знаний, которая и привела к возникновению здесь колонии; вере в право на жизнь и обязанность бороться за нее, ведь в Смутные Времена Энею пришлось особенно тяжко; вере в служение, честь, традиции, которая и сделала энейское общество таким, каково оно есть. Трудные для вас времена вернулись, и люди реагируют на них по-разному: некоторые, как Айвар, отвечают еще большей эмоциональной привязанностью к существовавшей общественной системе, другие ищут убежища в сверхъестественном. Но в любом случае энеец стремится к служению чему-то великому.

Татьяна задумалась.

— Пожалуй, вы правы. Может быть. Я не думаю, правда, что термин «сверхъестественное» здесь применим, разве что только в очень узком смысле. Лучше сказать «духовное». Например, я скорее назвала бы космогнозис философией, а не религией. — Она еле заметно улыбнулась. — Мне положено это знать — я сама поклонница космогнозиса.

— Кажется, я припоминаю… Это учение в последнее время стало ведь очень модным в университетской общине?

— Которая, учтите, включает множество разных людей. Да, комиссар, вы правы. Это не просто причуда.

— И какова же доктрина?

— На самом деле никакой четкой доктрины нет. Космогнозис не объявляет себя откровением, это просто способ нащупать путь… к пониманию, к единству. Изначально интерес ко всему этому вызвала работа с дидонцами. Вы ведь догадываетесь, почему, не правда ли?

Десаи кивнул. Перед его глазами всплыла виденная им фотография: в рыже-красном дождевом лесу, под вечно затянутым облаками небом стояло существо, которое было триединым. На плоских и широких плечах четвероногой особи, похожей на единорога, восседали покрытый перьями птероид и мохнатый примат с хорошо развитыми руками. Оба они имели длинные хоботки и соединялись ими с большим животным: у них было общее кровообращение, и «единорог» ел за всех троих.