Рыцарь с железным клювом
Шрифт:
– Нет, не один, - потупился Володя.
– Понятно, - кивнула мама, - с той девочкой?
Папа приложил ладонь к щеке, точно у него болели зубы и тихо простонал:
– Ви-и-ка, ну зачем...
Но мама не обратила внимания на папин стон:
– Правда, ты ведь дружишь с девочкой? Почему молчишь? Думаешь, я стану тебя ругать? Ну, признавайся. Все равно тебя не раз уж видели с ней. Кто она?
Володя чувствовал, что на фоне белой подушки его лицо выглядит отличным спелым помидором.
– Ее зовут Ирина... Сазонова. Она в нашем классе...
– Знаю,
– Да, мама умерла.
– И вдруг Володя, сгорая от стыда, добавил чужим, фанфаронским тоном, которым никогда не говорил: - Ты что, думаешь, мы с ней целовались?
Мама вначале остолбенела, не зная, что сказать, но после, едва сдерживая улыбку, проговорила:
– Я просто уверена в этом. Свадьба-то когда?
На улицу Володя вышел через полчаса, неся в целлофановом мешочке апельсины, приготовленные ещё вчера, - купил их сам на деньги, что сэкономил на карманных, выданных отцом.
Иринка уже ждала его - грустная и строгая, тоже с пакетиком в руках. Володя знал, почему так печальна девочка: она шла в больницу, в которой лежала ещё недавно её мать. Навестить Ивана Петровича предложила тоже она.
– Ого! Сок, шоколад!
– похвалил Володя содержимое её пакета.
– А у меня вот апельсины!
Но Иринка даже не улыбнулась. И они пошли.
Дорогой Володя старался развлечь её всякой болтовней.
– А знаешь, - говорил он, - я очень люблю болеть. Нет, правда! Только если что-нибудь не очень страшное - грипп или простуда. Тогда непременно укладывают в постель и мама с озабоченным лицом каждую минуту приходит спрашивать о твоем здоровье, ставит градусник, предлагает мед, варенье! Я тогда делаюсь ещё более унылым, хлюпаю носом, а когда мама уходит, то достаю из-под подушки книгу и читаю, читаю! Отлично! В школу ходить не надо. Ты ведь знаешь, я школу просто ненавижу. А ещё в это время у родителей что угодно выпросить можно - все купят!
Но Иринку Володина трепотня не развеселила. Она лишь немного презрительно пошмыгала своим носиком и заявила, что мальчикам притворяться слабыми вообще-то чести не делает и к тому же нельзя забывать, как страдают те, кто ухаживает за больными. И Володе стало очень стыдно - он, конечно, сдуру об удовольствиях своих заговорил и при Иринке совсем не надо было...
Скоро они уже стояли у дверей больницы, и девочка не сразу решилась потянуть за ручку. Но вот они зашли и оказались в просторном вестибюле, по которому медленно прохаживались больные в пижамах мышиного цвета. Остановились в нерешительности, не зная, куда идти.
– Ты знаешь, где эти... сердечники лежат?
– спросил Володя, робко поглядывая по сторонам.
– Нет, - вздохнула Иринка, - мама на гастрохирургии лежала.
– Понятно, - сказал Володя, хотя и не знал, что это такое "гастро". Ему вообще не очень нравилось здесь, где все говорило о чьем-то горе, боли, где было сумрачно, пахло хлоркой, чем-то нездоровым и невкусным.
– Давай-ка в справочном узнаем, - предложил Володя хмуро. Обязательно здесь справочное должно быть.
– Да вот окошко!
– будто вспомнила
– Я же часто пользовалась им: передачи отдавала, о состоянии здоровья спрашивала.
Подошли, и Володя долго объяснял, кого разыскивают, - они не знали фамилии. Пришлось подробно объяснять, откуда привезли, что за болезнь, возраст, как зовут. Володя даже вспотел, потому что тетка в справке оказалась вредной и дотошной и подозрительно смотрела на Володю, будто он собрался выкрасть больного вместе с мышиным халатом и казенной "уткой".
– Жив ваш Иван Петрович, - утешила под конец работник справки, - но состояние средней тяжести, нельзя к нему.
– А в какой палате он лежит?
– догадался спросить Володя.
– В восьмой, - последовал ответ, и окошечко закрылось.
Крадучись, боясь, что их схватят за шиворот и выведут на улицу, поднимались Володя и Иринка по лестнице, шли по коридору, где пахло лекарствами и жареной рыбой, которую, наверно, готовили на обед больным. Мимо них сновали суетливые санитарки, не обращавшие на "посторонних" никакого внимания. Наконец остановились у белой двери с нужным номером и нерешительно её толкнули.
В душном помещении палаты стояло не меньше шести кроватей, и Володя, заглянувший первым, поначалу не увидел Ивана Петровича.
– Ты к кому?
– привстал на локте пожилой мужчина, лежавший у самого входа.
– Мне Иван Петрович нужен... он старый... у него инфаркт...
– Мальчик думал, что его не поймут, но мужчина закивал:
– А-а-а, это новенький. Слева, у окна, - и показал рукой.
– Да проходи же ты. Чего боишься? Сегодня день впускной.
Володя и Иринка робко двинулись вперед, осторожно обходя табуретки, на которых стояли банки с вареньем, стаканы, пузырьки с лекарствами. На кровати у самого окна, сильно задрав кверху подбородок, лежал, как показалось вначале Володе, кто-то незнакомый. Только присмотревшись повнимательней и заметив белый проводок слухового аппарата, он понял, что перед ним Иван Петрович.
– Иван Петрович, здравствуйте, - приблизились к самому изголовью Володя и Иринка.
– Вы нас узнаете?
– дрогнувшим голосом спросила Тролль.
Старик резко опустил подбородок - никак не ждал, наверно, что к нему могут обратиться. Некоторое время вглядывался в лица мальчика и девочки, но потом заулыбался, выпростал из-под одеяла свою худую руку с коричневой морщинистой кожей, протянул её было к Володе и Иринке, но удержать не смог и уронил на одеяло. Улыбнулся жалко и будто извинился.
– Видите, как ослаб, - еле слышно сказал он.
– В меня теперь только ткни пальцем - одно воспоминание останется. Врачам спасибо. Не подоспей вовремя, познавал бы я уже мир, как говорится, лучший.
– А мы вот вам поесть немного принесли, - поспешила сменить тему разговора Иринка.
– Тут апельсины, шоколад...
Старик был тронут. Его рука снова двинулась вперед, ища рукопожатия, но силы снова изменили ему. И только сейчас Володя разглядел прибор, что висел рядом с кроватью на стене. Провод, вившийся от него, исчезал под одеялом старика.