Рыцарь Шато д’Ор

Влодавец Леонид Игоревич

— Во-от… — пропела Клеменция, еще крепче прижимая к себе Теодора. — Хорошо тебе во мне, а?

— Приятно… — прошептал мальчик, пылая от стыда, страха… и удовольствия. — Там тепло, мокро и скользко…

— Ну вот… — поглаживая мальчика по спине, сказала Клеменция и положила свои большие тяжелые ладони на его ягодицы. — Теперь начинается сама игра… Сперва я тебя раскачаю, а потом ты сам будешь…

Держа ладони на ягодицах Теодора, она стала то поднимать его, то опускать, помогая себе бедрами. Затем сдвинула ноги, и мальчик застонал от боли, но графиня не обратила на это внимания…

Однако вернемся в спальню наших путешественников. Впрочем,

ничего существенного там не произошло. Франческо, хоть глаза его и слипались, не засыпал, да и едва ли заснул бы — по известной причине. Все остальные спали, хотя воины, дежурившие в коридоре, разумеется, бодрствовали.

— И зачем это мессир полез в пасть зверя? — с легким раздражением сказал кто-то юношеским баском. — Ведь он прекрасно знает, что дядюшка готов уложить его в могилу, лишь бы заполучить замок обратно…

— Мессира Ульриха я всегда знал как благородного рыцаря, — солидно прогудел какой-то пожилой воин. — Я знавал его еще мальчишкой, когда мой отец служил его отцу, а я был пажом у его брата. Он и тогда не поступал бесчестно. Помню, он подбил нас угнать коней у Майендорфов. Всех поймали, а он ускакал. Люди Майендорфа отвезли нас к мессиру Генриху, и тот велел всыпать всем по пятьдесят розог. Никто из нас не сказал, что сам Ульрих был с нами, и он мог бы спокойно отсидеться. Но, когда он увидел, что нас секут, он подошел к отцу и попросил, чтобы ему дали столько же розог, сколько и нам… Его порол сам Корнуайе, а у того рука… не приведи Господь! Нет, он не способен на подлость. А кроме того, ни один подлец не отважится убить мессира Альберта, потому что он под нашей защитой. Любой шум в комнате — и мы высадим дверь. Зря мы, что ли, взяли с собой этот таран?

— Я бы на месте мессира Ульриха добровольно отдал замок, — сказал молодой воин. — Зачем лить родную кровь?..

— Не знаю, не знаю, — проворчал пожилой. — Все же по возрасту старший мужчина в роду — мессир Ульрих…

— Но мессир Ульрих принадлежит к младшей ветви, — возразил молодой. — Если бы не условие маркграфа, у него вообще не было бы никаких прав на замок.

— Если бы он не захотел отделаться от вассалитета, он уже занял бы место отца, а госпожу Клеменцию он…

— Не надо о ней! — с суеверным страхом прервал молодой. — Не надо…

— Верно, — смущенно сказал пожилой. — Бог с ней!

— Свое право мессир Ульрих завоевал в Палестине, — вмешался в разговор третий воин. — Христос знает, кто и что заслужил на этом свете… Ульрих бился за него с сарацинами…

— Но порядок наследования, знаешь ли, тоже идет от Бога, — заметил еще кто-то. — Вот если бы Альберт родился девкой, тогда все было бы законно… А так это все прихоть маркграфа…

— Ну и что? — сердито молвил старый воин. — Что сейчас у них получается? Альберт, граф Шато-д’Ор, — вассал маркграфа! Это же курам на смех! Весь коренной феод маркграфа в два раза меньше графства Шато-д’Ор. Если бы не король, его давно убрали…

— Тише! — прошипел молодой. — Не больно ори! У маркграфа уши чуткие…

— Вот-вот! — поддакнул воин, вступивший в разговор четвертым. — Поэтому он все еще и маркграф!

— Ладно… — буркнул воин, знавший Ульриха. — Но у меня все равно не укладывается в башке, как это может графство, целая земля, — и быть вассалом! Я вот думаю: что такое вассал? У нас в семье на четырех братьев одна деревня, а в деревне семь дворов. Не помню уж, когда последний раз там был… Деревня — вассал… И графство — вассал?! И это значит, маркграф может запросто забрать себе все, точно так

же, как Шато-д’Ор может забрать себе нашу деревню?!

— Ну уж! — недоверчиво пробасил молодой.

— Думаю, вот что… Ульрих теперь может говорить с маркграфом на равных перед лицом Святой церкви.

— Это почему же?

— Клятва маркграфа записана на бумагу и положена в аббатство Святого Иосифа…

— Эти монахи, — усмехнулся молодой, — известные плуты! Всех надуют!

— Не богохульствуй! — строго глянул пожилой воин. — Святые отцы пекутся о наших душах…

— Ты еще скажи, что они в пост не едят мяса, — насмешливо проговорил молодой. — А, Михель?

— Тут ты прав, парень, — кивнул старый Михель. — Хотя и советую тебе не перебивать, когда говорят старшие… Сейчас аббатству выгодно, чтобы графство перешло к Ульриху, он ведь вроде не имеет детей… Ну, законных…

— А я слыхал… — снова встрял молодой, но старый Михель строго сказал:

— Опять?! Учить буду, смотри… Да о чем я, бишь? Так вот… У Ульриха, стало быть, детей нет. Вроде бы все после его смерти, кроме удела, который он отдаст брату, то есть — тьфу ты! — братнину сыну, должно отойти королю. Король, само собой, пожалует все это хозяйство маркграфу на откуп. Разве маркграф не выиграл? Только он-то, маркграф, вовсе ничего и не получит…

— Это как же?

— Да так! В монастыре — я-то это знаю точно — лежит старинная бумага, где написано, что Шато-д’Ор, не оставивший потомков мужского пола, обязан завещать все графство монастырю, аббатству Святого Иосифа… Понял?

— Какой же из Шато-д’Оров был таким ослом? — спросил стражник, до того в разговоре не участвовавший.

— Больно ты умен, сосунок! — проворчал Михель. — Тот Шато-д’Ор долго не имел детей и очень не хотел, чтобы все владение перешло королю, а от того — к тогдашнему маркграфу. Я так полагаю: они с маркграфом и тогда были на ножах. Потому он и решил насолить — отдать все монастырю. А тут вдруг жена его забеременела и родила папашу покойного Генриха; мой дед говорил, что его звали мессир Адальберт. На радостях про бумагу-то и забыли. Да и что бумага — раз сын родился! А монахи-то бумагу сберегли, они, монахи, бумагу любят, берегут, не то что мы, миряне. Так она у них и лежит сейчас в монастыре, и, уверяю вас, ребята, мыши ее не съели…

— Значит, если бы порядок наследования был обычный, то монахам поживиться бы не пришлось?

— Точно! А так клятва маркграфа вроде бы на руку монахам…

— Почему это «вроде бы»?

— Да потому, что маркграф-то знает об этой бумаге. Если бы он не знал — разве пощадил бы Ульриха при Оксенфурте?

— Неужели он в случае чего не смог бы силой отобрать у монахов наше графство? — недоверчиво глянул молодой.

— Ишь ты! — хмыкнул Михель. — Это только такие сосунки, как ты, Пьер, думают, что сила все решает! Идти войной на монастырь! Это же почти наверняка получить проклятие папы, быть отлученным от церкви! Да сам король на это дело не пошел бы!

— Значит, монахи и маркграф вместе оказались в дураках? — спросил Пьер.

— Как сказать… Дело-то еще не кончено. Покамест маркграф все же в лучшем положении, ведь Альберт — его вассал… Потому что и бумага есть у маркграфа, и все он лучше знает…

— А я слышал по-другому, — сказал набожный воин. — Слышал так, будто маркграфу перед битвой явилась Дева Мария и обещала даровать ему победу, если он пощадит последнего из Шато-д’Оров…

— Счастливый ты парень, Огюстин, — насмешливо проговорил Пьер. — Все-то ты знаешь!