Рыцарь света
Шрифт:
— Я не спросил, как ваша амнезия? — обратился к Артуру Гастингс. — Способствовало ли пребывание в святых местах вашему исцелению?
Он понял ответ, увидев, как погасла улыбка молодого рыцаря. Однако тот заверил, что частично все же излечился. Воспоминания приходили к нему неожиданно и ярко. И все же Артуру не совсем ясно, как вышло, что некогда он стал называться госпитальером и взял чужое имя. Это не давало ему покоя, поэтому он и вернулся в Англию, желая сложить частички головоломки и разобраться в своем прошлом.
— Пока что я лишь знаю, где я рос, вспомнил людей, какие меня окружали, вспомнил, чем я жил и к чему стремился. Многое из этих воспоминаний смущает меня. А когда в Иерусалиме я поведал о своем недуге некоему арабскому лекарю… О, сэр, не смотрите на меня
Гастингс кивнул, словно соглашаясь. Подумал: хорошо, что он не упомянул имя Милдрэд Гронвудской. Незачем Артуру знать, что его бывшая невеста стала сожительницей принца и ее имя опорочено. Особенно после того, как она принялась настаивать, чтобы Юстас развелся с Констанцией и сделал ее своей женой. Это было неслыханное требование, какое привело к немалым неприятностям. И Гастингс должен был поведать об этом, если уж решил поделиться последними новостями. Но при этом он постарался не называть имя саксонки.
Итак, в Англии дела не самые благословенные. По сути, война тут никогда не прекращалась. В позапрошлом году король осаждал Вустер, в прошлом опять шли бои за Уоллингфорд. Продолжаются военные действия и между отдельными баронами, но это уже независимо от воли короля. Стефан сильно сдал после кончины супруги, а его сын потерпел неудачу в Нормандии, и кровь, пролитая там английскими воинами, оказалась бессмысленной и ненужной. После поражения за морем принц Юстас, и ранее не очень популярный, стал еще более нежелателен в качестве наследника Стефана. Конечно, у короля есть и другие дети, но его второй сын, Вильям Душка, не проявляет к правлению никакого интереса, а дочь выбрала монашеский удел. Поэтому ныне король остается в окружении уже состарившихся приверженцев и все его надежды сосредоточились только на старшем сыне.
Этой зимой Стефан решил вернуться к своему давнишнему плану — он хочет короновать Юстаса еще при своей жизни. Если подобное случится, то Юстас станет помазанником Божьим, а Генрих всего лишь захватчиком, добивающимся свержения законных королей, ибо помазание — божественный акт. К тому же недавно умер Папа Евгений, который категорически выступал против коронации Юстаса, а вновь избранный понтифик, семидесятилетний старец Анастасий IV, довольно равнодушен к политике. Пользуясь благоприятным моментом, Стефан насел на церковников, и в этом ему помогал Генри Винчестерский. В итоге им почти удалось повлиять на примасов. Но тут неожиданно пришло письмо из Ватикана: Папа Анастасий категорически выступил против помазания Юстаса. Оказалось, что Юстас имел глупость еще раньше отправить его святейшеству послание, в коем требовал развести его с Констанцией Французской. Но благочестивый Анастасий категорически против разводов. Достаточно того, что Европу потряс разрыв французской королевской четы, а тут еще и в Англии… Вероятно, Папа навел справки о предполагаемом наследнике Стефана, что-то узнал и решительно потребовал от церковников Англии отказать Юстасу в помазании.
Это привело к разрыву между королем и Церковью. Даже всегда умеющему улаживать споры Генри Винчестерскому не удалось это предотвратить. Стефан, разумеется, разгневался и, подстрекаемый не менее разозленным сыном, решил сместить с должностей немало прелатов, да еще и хотел обобрать монастыри.
— Вот тогда-то вмешался орден тамплиеров. — Гастингс вздохнул, будто сожалел по этому поводу. — Известно, что наш командор Осто де Сент-Омер всегда поддерживал Стефана. Конечно, ордену не пристало вмешиваться в мирские дела, но тут Осто действовал для блага Англии. Он сумел уговорить и короля, и церковников, так что они разъехались с миром, хотя Стефану все же удалось востребовать с Церкви за оскорбление его величества пятьсот фунтов полновесным серебром, что дало ему возможность оплатить новую армию. Как раз кстати, учитывая, что Генрих уже высадился и начал собирать сторонников. Так что вы прибыли
— Я поеду, — твердо ответил Артур, глядя на огоньки свечей, звездочками отражавшиеся в его темных глазах. — Я поеду в Шрусбери, откуда я родом. Поэтому, сэр, прошу вас как можно скорее освободить меня от орденских обетов. Я не смогу спокойно жить, пока все не выясню. Уж таков я есть. Однако…
Он вдруг замялся, как будто смутившись, но все же спросил:
— Скажите, сэр, вы не выяснили, кто была та женщина, что кричала в церкви? Ну, когда я чуть не женился на недостойной особе.
Но Гастингс лишь развел руками. Если этому парню суждено узнать о ней, то это его личное дело. Сенешаль же предпочел отмолчаться.
Через день Артур прошел обряд выхода из ордена и занялся своими насущными проблемами. Из Святой земли он возвратился состоятельным человеком; с ним были двенадцать человек его отряда, у него имелись средства, чтобы снарядить себя и своих людей в дорогу, и он потратил несколько дней, занимаясь этим. Ибо Лондон, вопреки всем войнам и борьбе за власть, продолжал жить собственной жизнью: товары прибывали и отправлялись дальше, купцы платили налоги, нищие попрошайничали, колокола церквей отбивали часы служб, священники молились за души тех, кто вновь собирался воевать. Эти молитвы о воюющих не прекращались в Англии уже целых восемнадцать лет. Люди привыкли к этому, а рассказы стариков о мирном правлении старого Генриха Боклерка уже казались чем-то почти легендарным.
Через неделю Артур готов был отправиться в путь. Сенешаль Гастингс оказал ему последнюю услугу: дал с собой проездную грамоту с печатью ордена, дабы его не принудили вступить в войска одного из воюющих соперников. И все же когда Артур с всякими проволочками и проверками в пути смог наконец приехать в Оксфорд, его там все равно задержали. Короля в городе не было, однако повсюду чувствовалось напряжение, связанное с подготовкой к войне. Здесь было слишком много военных, слишком много торговцев оружием и кузнецов и царила нервозная обстановка, сопровождавшаяся постоянными проверками. В итоге Артуру запретили ехать дальше и занялись проверкой, чтобы удостовериться в подлинности выданной ему тамплиерами грамоты. Бывшему тамплиеру пришлось отвечать на множество вопросов, приходить каждый день на проверку, доказывать, что он и в мыслях не имел намерения примкнуть к отрядам Генриха или кого-то из поддержавших его лордов. Это длилось почти неделю, и за это время Артур даже видел во время посещения церкви несчастную принцессу Констанцию, которая, кстати, отнюдь не показалась ему странной или помешанной.
Артур не мог себе объяснить, отчего он жалеет Констанцию и испытывает явную неприязнь к Юстасу. Это все, казалось, было спрятано в каких-то потаенных уголках его сознания. Возможно, это объяснялось тем, что он оказался в Гронвуде, когда сей замок захватил Юстас? Может, ему имеет смысл побывать в тех краях и все выяснить? Но пока что его путь лежал в Шрусбери, и он не желал менять свой план.
По прошествии недели сидения в Оксфорде Артуру наконец разрешили продолжить путь. Он намеревался ехать через город Варвик по старой римской дороге. Эти проложенные столетия назад пути все еще оставались в приличном состоянии, особенно по сравнению с другими английскими дорогами, превращавшимися в болота в период дождей, как бы хорошо за ними ни следили. Продвигаясь по старым, еще римским плитам, Артур рассчитывал прибыть в Варвик уже через день-два, но вскоре его надежды растаяли. Ибо по пути они то и дело сталкивались с дозорными разъездами и ему вновь приходилось отвечать на расспросы, объяснять, кто он и куда едет. Сначала их задерживали люди Стефана, потом — люди Плантагенета. Артур предъявлял им подорожную грамоту с печатью ордена Храма, но если раньше такой документ открывал путь, то теперь, когда командор Осто взялся помогать Стефану, верительные грамоты храмовников не казались обоснованием, чтобы не задерживать ехавшего во главе вооруженного отряда рыцаря. Особенно учитывая, что они продвигались в Варвикшир, а граф Варвика был верным сторонником Стефана.