Рыцарь света
Шрифт:
Сакс медленно провел по лицу ладонью. И вдруг понял, что плачет. Как же давно он не плакал! Неужели это мольбы Милдрэд так на него подействовали? Ерунда! И все же у Хорсы было ощущение, что Милдрэд, умоляя его, будто бросила камень в застывшее болото равнодушной души. И теперь он… Да, он знает, что нужно сделать.
Хорса шагнул в проем дворцовых дверей, оказался в переходе, куда падал свет из большого зала. Там по-прежнему было шумно, за столами сидели и пили люди принца, а сам Юстас восседал во главе стола на возвышении, мрачный и отрешенный, но величественный, даже повязка на его голове смотрелась как корона. Ел он красиво, манеры и хорошее
Вот он поднял голову и громко крикнул:
— Эй, когда наконец подадут блюдо из угрей? Эта свинина плохо прожарена.
Хорса чуть отступил в тень, чтобы страшные глаза принца не заметили его. Полудикие вояки Юстаса считают, что его взгляд может видеть все, у них вообще какой-то суеверный страх перед принцем, они его уважают… и понимают, что только такой, как он, может быть их главарем. Хорса же давно пришел к выводу, что Юстас просто озлобленный, самоуверенный мальчишка, урод во всех ипостасях, а ныне еще взбешенный тем, что дела его идут не так, как хочется, и готовый на ком угодно сорвать зло. На попавшем в плен Артуре, к примеру, которого сейчас должен пытать Хорса. Сакс не сомневался, что вскоре Юстас покинет застолье, чтобы самому присутствовать на пытках. Чтобы такой, как Юстас, да отказал себе в удовольствии видеть, как мучают его врага? Его соперника… Наверняка при мысли об этом у его высочества только улучшается пищеварение.
Мимо Хорсы спешно проносили большой поднос.
— Эй, погодите! — Он загородил дорогу слугам, когда те стали устраивать поднос на голове одного из лакеев: его высочество любил, чтобы ему все подавали красиво.
— Принц недоволен свининой. Хоть угрей вы хорошо приготовили?
Он отломил кусочек уложенных среди зелени длинных рыб, стал жевать, потом еще отломил один. При этом, пока стоявший с подносом слуга не мог видеть, а ко второму он как раз повернулся спиной, Хорса незаметно повернул желтоватый топаз в перстне и быстро высыпал содержащийся в нем порошок на мясо угрей.
— Да, годится. Можете нести.
Хорса не волновался. Даже, наоборот, был на удивление спокоен. Так же спокойно смотрел, как блюдо поставили перед Юстасом, как тот начал есть, — изящно брал ломтики угря кончиками пальцев и неспешно клал в рот. И ничего не почувствовал. Значит, Хорсу не обманули: яд действительно безвкусный. И быстро действует. Ибо Хорса еще стоял и наблюдал, когда Юстас вдруг откинулся на спинку кресла, схватился за горло, лицо его исказилось.
— Да провалишься ты в Хель! — прорычал Хорса сквозь зубы старое языческое проклятие, забросил через плечо полу своей накидки и пошел прочь.
Теперь он направлялся к подземелью, но даже не убыстрил шаг, когда шум в зале усилился.
У входа стоял стражник, еще двое были на лестнице, у дверей в подземелье. Хорса подождал, пока они отомкнут засовы. Один даже спросил:
— Что это за шум во дворце аббата?
— Веселятся, — только и ответил Хорса, вгоняя в его тело меч.
Так же быстро он разделался и с двумя другими. Но палачи в камере пыток уже что-то заподозрили, и Хорсе пришлось повозиться с ними, погонять вокруг жаровни с раскаленными орудиями. Один даже успел кинуться к двери, закричал, но рванувшийся в цепях Артур сумел толкнуть ему под ноги табурет, и тот рухнул.
— Тут у нас небольшой переполох, — сказал он, так и не взглянув на парня. — Но я смогу тебя вывести.
— А Милдрэд?
Хорса все же посмотрел на него.
— Ей ничего сейчас не грозит.
Они вышли вместе, беспрепятственно пересекли двор, и только у ворот Хорсе пришлось объяснить, что за крики в зале. Сказал то же самое: мол, веселятся. Пока эти олухи разберутся, что к чему…
— А теперь убирайся, — произнес Хорса, когда они оказались среди узких улочек темного города.
Но Артур какое-то время еще шел за ним. Хорсу это раздражало.
— Я же сказал — пошел вон!
Артур смотрел, как Хорса одиноко уходит в темноту, как гордо несет свою лысую голову. Вот от кого Артур меньше всего ждал помощи…
Не раздумывая больше ни секунды, он развернулся и спешно направился в другую сторону.
Глава 22
Изваяния на капителях колонн в церкви аббатства Фавершем были выполнены в виде искаженных муками ликов грешников. Милдрэд они казались безобразными, но она предпочитала смотреть на них, а не на коленопреклоненного перед гробом сына короля Стефана. Хор монахов пел:
— Requiem aeternam dona eis, Domine… [97]
Голоса певчих звучали слаженно и мелодично, отражаясь от полукруглых церковных сводов, — богато раскрашенных и позолоченных. Церковь в Фавершеме была новой, построенной при Стефане и королеве Мод. Они возводили это аббатство, рассчитывая, что тут будет усыпальница многих королей Блуаского рода, властвующих в Англии. На самом деле их династия началась и закончилась вместе с ними. И сейчас король хоронил тут своего наследника.
97
Покой вечный даруй им, Господи — католическая заупокойная молитва ( лат.).
Милдрэд не хотела ехать сюда, за сотню миль от Бери-Сент-Эдмундса, но вынуждена была подчиниться приказу короля. Зачем он это сделал? Может, хотел разобраться, как вышло, что его сильный и здоровый сын так внезапно скончался? По прибытии Стефана в аббатство монахи сказали ему, что это была кара Господня за то, что Юстас губил людей, разорял монастырь и собирался продать мощи великого английского святого. Поверил ли король? Он ведь приехал в Бери-Сент, получив от приора Огдинга послание, в котором тот умолял защитить их обитель от бесчинств принца..
— Я выторговал для него графство Мортен в Нормандии, — сквозь слезы говорил потрясенный король саксонке. — Вы бы могли там спокойно жить.
Милдрэд содрогнулась при мысли о подобной участи, и Стефан заметил это. Его светлые глаза застилали слезы, но взгляд вдруг стал твердым.
— Миледи, я повезу сына в нашу усыпальницу в Фавершем. И вы должны сопровождать меня!
Да, Стефан, этот верующий человек и добрый христианин, все же отказывался поверить, что его преступного сына настиг Божий гнев и он умер прямо на пиру, подавившись куском жареного угря. Правда, тело Юстаса во время бальзамирования быстро потемнело, и монахам пришлось изрядно потрудиться, чтобы оно не стало разлагаться прямо на глазах.