Рыцарь Святого Гроба
Шрифт:
– Я желаю говорить, – снова взвился Робер. – Все, что тут было сказано, – это чудовищная ложь! Вдова Хафиза, наша домохозяйка, никакая не колдунья. Она из церкви Святого Марона, которая, как известно, признает главенство римского папы. И повесила она мне на шею вовсе не колдовской амулет, а ладанку с кусочком Святого Креста!
Слушая сбивчивую речь Робера, бальи откровенно скучал, барон не мог скрыть самодовольную улыбку, а сеньора Витториа, делая вид, что ее совершенно не интересует то, что происходит в зале, перешептывалась
– Значит, вы утверждаете, что перед поединком вам на шею был надет христианский оберег? – вкрадчиво поинтересовался Мартин.
– Христианнее не бывает, – широко улыбнулся Робер.
– И вы готовы предъявить его суду?
– Само собой! – Робер стянул с шеи шнурок и протянул его вперед.
Пристав, по знаку бальи, раскрыл ладанку и извлек из нее маленький корешок, напоминающий человеческую фигурку. Держа кончиками пальцев, он поднес его к судьям. Те, разглядев, что он держит в руках, отшатнулись, словно им под нос подсунули пылающий факел. Затем пристав обернулся к залу и высоко поднял находку над головой.
– Мандрагора! Мандрагора! – раздались отовсюду испуганные крики.
Жак ощутил, что земля уходит у него из-под ног.
– Как видите, многоуважаемые судьи, – заявил обвинитель, – наличие колдовства бесспорно установлено. Всем известно, что корень мандрагоры, вырытый на кладбище или на месте, где казнят преступников, является колдовским талисманом.
– Приплыли, виллан, – пробормотал Робер, – а я-то еще подумал, что это за вино такое нам подали за ужином – с пряным привкусом, и травами отдает. Это, выходит, они нас с вечера опоили, а ночью в ладанку эту гадость и вложили заместо святыни.
– Вы по-прежнему отрицаете обвинение в колдовстве? – спросил бальи.
– Отрицаю, – уверенно ответил Робер.
– Понятно. – Бальи снова смотрел куда-то в сторону и говорил бесцветным голосом, словно произнося заученный текст. – В таком случае следствие будет искать дополнительные доказательства. Сегодня же вдова Хафиза будет взята под стражу и допрошена с пристрастием. Ее обреют наголо в поисках дьявольских печатей, а затем учинят Божье испытание огнем или водой. Но если сир Робер, даже не признавая своей вины, не станет отрицать обвинение, то мои клиенты не будут, в свою очередь, настаивать на дополнительном следствии, а разбирательство о степени вины вышеозначенной вдовы будет передано на рассмотрение совету местной маронитской общины.
В зале повисла тишина, которую на сей раз не нарушили даже хлопотливые птицы. Жак понял, что бальи предложил Роберу обменять жизнь ни в чем не повинной женщины на его собственную жизнь.
– Соглашайся, Робер, – шепнул он приятелю, – я не против. Я не смогу дальше жить, зная, что моя жизнь куплена такой ценой.
– Не нужно допрашивать Хафизу, – спокойно произнес Робер, глядя при этом прямо в глаза Виттории, – я не буду ничего говорить в свое оправдание. Пусть нашу судьбу решает суд.
– Что
– Казнить, – уверенно произнес Ибелин, глядя прямо перед собой.
– Казнить, – неуверенно подтвердил архидьякон, косясь на кого-то из господ.
– Казнить, – заявил, снова надувшись фазаном, Пьетро ди Россиано.
– Казнить, – чуть кивнула донна Корлеоне.
– Казнить, – объявил старшина суда горожан.
Бальи выпрямился и медленно произнес:
– По требованию обвинителей и по приговору суда за указанные ранее преступления рыцарь Робер де Мерлан и сержант Жак из Монтелье приговариваются к смертной казни. Рыцарь – через усекновение головы с последующим повешением, а сержант – через повешение за шею. Приговор будет приведен в исполнение завтра, на городской площади. После казни там же на площади все имущество осужденных будет передано истцам, а также направлено на выплату пошлин и судебных издержек в пользу суда и городской казны.
Не успел бальи закончить оглашение приговора, как со стороны главного входа послышался нарастающий шум, затем два стражника, охраняющие дверной проем, отлетели в стороны, словно тряпичные куклы, и в арке выросла исполинская фигура.
– И кто же тут главный? – размахивая огромной булавой, пророкотал стоящий на пороге рыцарь.
При этих словах бальи, архидьякон и барон неуверенно переглянулись.
– К оружию! – раздались со всех сторон возгласы, и опомнившиеся охранники, на ходу доставая мечи и опуская копья, стали образовывать живой заслон. Вскоре между возмутителем спокойствия и стульями, на которых сидела знать, стояли десятка полтора ощетинившихся клинками рыцарей и сержантов.
– Ну и дела, – пробормотал Робер, – вот кого я меньше всего ожидал увидеть именно здесь и сейчас, так это…
– Брат Недобитый Скальд, а ты здесь как оказался? – перекрикивая лязг оружия и гул толпы, прокричал Жак.
– Робер, что тебе лучше передать, меч или булаву? – громыхнул в ответ гентский рыцарь, принимая боевую стойку. – Тут работы, смотрю, немного…
На балконе, вспугнув воробья (который, как выяснилось, находился там в обществе воробьихи), появились три арбалетчика, и в сторону Скальда нацелились массивные заостренные наконечники.
– Остановись, рыцарь! – крикнул бальи. – Иначе я прикажу застрелить тебя за бунт и неуважение к суду!
Недобитый Скальд медленно опустил булаву.
– Я вассал ромейского императора Иоанна из рода Ватасиев! – объявил он на весь зал. – И не обязан здесь подчиняться ничьим приказам.
– Сир рыцарь, – вступил в разговор архидьякон, – надеюсь, вы не столь безрассудны, что желаете объявить войну одновременно Его Величеству Императору и нобилям Иерусалимского королевства? Если вы, конечно, не действуете по указке своего греческого сюзерена…