Рыцарь умер дважды
Шрифт:
— С ума сошла? — кричит она снова. — Сгоришь до уголечков!
Она низенькая, не выше десятилетнего ребенка. Широкая и плотная, негритянского типа лицо, но не это привлекает мое внимание. Куда больше — зеленые волосы колечками, длинные обвислые уши и рожки, растущие из верхней части открытого лба. Девушка — если можно назвать это девушкой — густо намазала веки зеленым, в зеленый выкрашены пухлые губы.
Незнакомка деловито направляется не ко мне, а к трупам, переворачивает ближний на спину небрежным пинком. Присаживается, начинает быстро обшаривать. Раз — ссыпает в поясную сумку горсть сухих
— Что смотришь, Жанна? Помоги!
От окрика я вздрагиваю. Чужим именем меня называют во второй раз, первой его произнесла тварь, затащившая меня сюда. И во второй раз «Жанна» звучит с такой неколебимой уверенностью, что в горле ком. Вот только бежать уже некуда.
— Я…
Девушка, обшаривая второй труп, поднимает черные глаза; я опускаю свои.
— А я слышала, ты ничего не боишься. Самим вождем командуешь.
Звучит разочарованно, и, пусть не понимая, какое отношение разочарование имеет ко мне, я теряюсь. Оцепенела, не думаю даже о том, что теней вокруг может бродить больше, чем четыре, и лучше скорее убраться. Наконец мне удается, пересилив себя, выдавить:
— Скажите, пожалуйста, мисс, как мне попасть домой?
Я ни на что не надеюсь, поэтому с трудом сдерживаю радостный возглас, когда незнакомка отвечает вполне мирно:
— Да я отведу. И чем быстрее мы управимся…
Она осекается, еще раз раздраженно на меня зыркнув: видимо, я не поняла какой-то намек. Снова поджимает губы и безнадежно машет рукой.
— Ладно, похоже, ты умеешь только красоваться. Ну, хоть это у тебя выходит славно.
За следующую минуту она обшаривает последнее тело. Забирает какую-то склянку, кожаный мешочек, три перышка: красное, белое и желтое. Потом она сует за пояс очередной чужой нож и поднимает самострел. Их у нее уже четыре, и с ними она идет мне навстречу.
— Шику!
Незнакомка иначе, чем прежде, более громко цокает языком. Рыжий зверь разворачивается, она оглядывает его и морщит плоский курносый нос.
— Дурень обстрелянный.
— Как вас зовут, мисс?
Я спрашиваю тихо, не особенно рассчитывая, что ответом меня удостоят. Я не нравлюсь девушке, это видно, впрочем, не скажу, что она нравится мне, но куда деть манеры? С человеком, спасшим тебе жизнь, так или иначе лучше познакомиться. Разве не так принято у…
— Цьяши из рода Баобаба. — Она бросает это, уже запустив руку в один из своих бессчетных карманов. — Цьяши Гибкая Лоза. И брось эти ваши «мисс». Глупость.
Первая мысль: девушка похожа скорее на крепкий бочонок, чем на гибкую лозу. Вторая: за такое замечание она перережет мне горло. Третья: «мисс» — это не про Цьяши. Я просто киваю, собираюсь тоже представиться, но не успеваю.
— Зачем Исчезающему Рыцарю мое имя? — цедит девушка сквозь зубы.
Исчезающий Рыцарь?
— Шику, стой спокойно!
Она повышает на мангуста голос. Вытряхивает из кожаного мешочка на ладонь немного синего порошка и посыпает горящие стрелы.
Возясь с мангустом, она забыла о странном вопросе, по крайней мере, не повторяет его, когда, с усилием встав, я все же подхожу. Девушка молча вручает мне два колчана, которые я…
— Растяпа!
Они тяжелые, примерно как мешки с продуктами, которые привозят из Оровилла. Я роняю их мгновенно, ощутив, как сводит мышцы рук. Закусываю губу, опускаюсь, чтобы все подобрать, но Цьяши делает это куда проворнее.
— Ладно, все с тобой понятно… Шику, вниз.
Мангуст послушно пригибается; Цьяши деловито распихивает по креплениям на седле свою добычу. Я вспоминаю: она пронесла все колчаны на себе через поляну, насколько же она сильная? Так взмокла… то и дело сдувает со лба волосы, но в целом не кажется уставшей.
— Надо ехать. Влезть-то можешь?
Она уже вскочила зверю на спину. Красноречиво шлепает по месту сзади себя, затем подает руку Я редко катаюсь на лошади, что говорить о мангусте… но я залезаю. Седло подо мной твердое как камень, а может, камень и есть.
— Домой, Шику.
Мангуст не замечает груза: он перемещается гибкими скачками, столь же стремительно, как двигался налегке. Я так же не слышу треска под его лапами. Всадница не направляет его, он наверняка прекрасно знает, где дом. Вопрос только… мой ли?
— Куда ты меня везешь?
— Не слышала? — Цьяши нехотя оборачивается. — Домой. Тебя обыскались.
Заросли тянутся бесконечной полосой, вверху — в прорезях листвы — клочьями мелькает низкое небо. Может, мне чудится, но оно, затянутое облаками, имеет странный зеленоватый оттенок. Нет. Это определенно не мой дом.
— Откуда ты меня знаешь? — звучит в спину: Цьяши потеряла ко мне интерес, смотрит вперед.
— Да кто тебя не знает? — пренебрежительно выплевывает она. — Хотела бы я посмотреть на такого дурака. Видишь? Даже мне тебя навязали.
Смысл слов понятен мне не сразу, потому что все это время я цеплялась за нее мертвой хваткой, подпрыгивая как мешок и боясь упасть. Я держалась, я зажмуривалась, я сжимала коленями скользкое седло, в конце концов, я молилась. Мне было, чем себя занять. Но теперь, когда мы немного замедлились, я распрямляюсь и вижу: на серо-коричневом одеянии Цьяши Гибкой Лозы, на лопатках, что-то вышито бело-зелеными нитками. Женское лицо, обрамленное развевающимися волосами. И хотя черты упрощены, я узнаю его безошибочно.
Это мое лицо.
Мир вращается. Незнакомое небо все дальше.
Там
— Старшего сына я назвала Марко. Люблю все итальянское, а Джером потворствует моим мелким страстям.
По столовой разносится звонкий смех.
Дом Андерсенов, пусть немного запущенный, уютен. Все сдержанно и добротно: никаких буфетов до потолка, никаких канделябров или стульев, к спинкам которых страшно прислониться из-за великолепной обшивки. Светильники — ажурные бра — не горят, хватает солнца из огромных окон. Скромная посуда на столе: пузатый графин с прохладным чаем, белые без позолоты тарелки, бесхитростные приборы. Здесь свободно, свободнее, чем дома. И мне очень, очень нравятся наши обаятельные соседи.