Рыцарь

Истон Биби

Ну, по крайней мере, это то, что я слышала. Сама я никогда раньше не заходила на церковную парковку во время уроков, но теперь пришло мое время. Я точно знала, что на другой стороне этих деревьев найду своих. Странных, возвышенных, вольных духом, разделяющих мою страсть к альтернативному року, искусству авангарда и экспериментальной фотографии. И они примут меня с распростертыми объятиями, пригласят за свой столик пообедать и нальют пива из бочки, как я видела по телевизору.

Вместо этого я обнаружила там группу самых жутких существ, которых

когда-либо видела. Черт возьми. Эти ребята были крутыми с большой буквы «К» и с двадцатью семью буквами «Р». У них были разноцветные волосы. И пирсинг. И нанесенная опытной рукой ярко-красная губная помада, которую я со своими рыжими волосами не могла вытянуть. И аксессуары – ошейники и ремни с шипами, столько, сколько можно было нацепить на байковую рубаху. У одной девочки был джинсовый комбинезон с отрезанными штанинами и одной отвязанной лямкой. Я на этом фоне была не то что не панк-рок, я была жалкий чертов птенец.

По крайней мере, хотя бы мои ботинки были настоящими, винтажными, и подводка безупречной. Уж в этом-то я была уверена. Я отрабатывала эту чертову подводку с десятилетнего возраста. Пока у меня были приличные отметки, моим родителям-хиппи было без разницы, сколько на мне косметики, как я одеваюсь и сколько матерных слов произношу за обеденным столом. (Под обеденным столом я имею в виду журнальный столик у телевизора в гостиной.) Так что я стояла с краешку и пыталась не пялиться в открытую, цепляясь за свои «Кэмел лайт» и за надежду, что, может, кто-нибудь заметит хотя бы мое искусство красить глаза.

Я смотрела, как парни тискают и лапают своих подружек, а их гигантские сиськи подскакивают при каждом хихиканье.

«Зуб даю, они занимаются сексом, – думала я. – Все до единого».

Мои лицо и шея вдруг стали горячими и зачесались.

«Ну во-о-от, теперь я еще и краснею. Офигеть».

Я опустила голову и уставилась на свои ботинки, которые благодаря полному и абсолютному отсутствию груди могла разглядеть во всей красе.

«Почему героиновый шик не мог до сих пор остаться в моде? Может, он все же вернется? Пожалуйста, пусть вернется».

Все вокруг выглядели как Дрю Бэрримор, а я – как будто кто-то нарисовал забавную рожицу с веснушками на одном из ее мизинцев.

Моя Лучшая Подруга, Джульет Ихо, должна была ждать меня тут, но через несколько минут стало понятно, что она опять меня кинула.

«Наверняка тискается с Тони в его машине».

Джульет встречалась со взрослым придурком, которого выгнали из старшей школы лет десять назад, и с тех пор он так никуда и не пристроился. Он всегда ошивался рядом с нами, где бы мы ни были, прислонившись к капоту своего раздолбанного старого «Корвета» в позе актера, играющего роль Будущего Убийцы Детей в фильме 1985 года. Тони не вызывал у меня теплых чувств, но он нравился Джульет и в силу возраста мог покупать нам сигареты, так что я помалкивала.

Когда

я как раз собиралась затушить свой окурок и поволочься обратно в школу, я вдруг почувствовала, как сзади меня обхватили две сильные руки. Одна стиснула мою грудную клетку, а вторая подхватила меня под коленки. Прежде чем я успела завопить: «Насилуют!» – меня оторвали от земли, перевернули вверх ногами и водрузили кверху задом на чье-то великанское плечо. И пока он не хлопнул меня по заднице, рассмеявшись своим чудесным, мягким смехом, от которого стало горячо и пусто внутри, я не понимала, что это меня поймал мой вечный возлюбленный Ланс Хайтауэр.

Чертов Ланс Хайтауэр. Господи, он был идеален. Мы были ровесниками, но Ланс при этом был минимум на голову выше большинства старшеклассников и сложен как взрослый мужчина. В пятнадцать лет у него уже была постоянная пятичасовая щетина. Несмотря на точеные черты диснеевского принца, Ланс был иконой панк-рока. Он всегда одевался одинаково, как безупречный подонок: линялые черные «конверсы», линялые черные джинсы и линялая черная куртка-толстовка с капюшоном, покрытая заплатами с эмблемами каких-то европейских андеграундных панк-групп и анархистскими лозунгами, которые он сам писал во время уроков. Эта толстовка была такой знаменитой, что, кажется, у нее был собственный фан-клуб.

Венчал все это линялое великолепие такой же линялый, слегка переросший, зеленый ирокез. Он добавлял к и без того почти двухметровому росту Ланса еще сантиметров десять, а цвет подчеркивал зеленые проблески в его светло-карих глазах.

Ах, Ланс. Я умирала по нему с шестого класса. До прошлого года я восхищалась им только издали, пока мы не попали в один класс на уроке гончарного дела. И тут уж у нас начался самый зажигательный флирт. Бомбический. Единственная проблема была в том, что я в это время встречалась с его лучшим другом Колтоном, так что дело не могло зайти слишком уж далеко.

Но тут случилось чудо. Колтон взял и уехал в Лас-Вегас, жить со своим папашей, прямо посреди весеннего семестра. Я, чисто из уважения, несколько часов поизображала печаль, после чего немедленно возобновила кампанию по получению статуса матери лансовых детей. Проблема была в том, что у нас с Лансом не было больше общих уроков, так что весь флирт должен был укладываться в семиминутные перемены. Но сейчас, в десятом классе, который, я уверена, станет моим лучшим школьным годом, у нас с Лансом наконец совпал чертов обеденный перерыв. И к маю я собиралась уже носить его фамилию. Я просто знала, что так и будет.

– Ланс! Что ты делаешь! – заверещала я, хихикая. – Поставь меня! Я не могу дышать! Твое плечо давит мне на живот!

– Как мило! У меня тоже захватило дыхание, детка! – хохотнул Ланс.

Господи, какой у него голос. Словно чертовы ангельские колокольчики. Для такого амбала с убойным лицом у Ланса был на удивление мягкий и кокетливый голос. Первые несколько раз, когда я слышала этот мягкий звук, исходящий от парня с такой прекрасно суровой мордой, у меня сносило крышу. А эти его шуточки. Готова поклясться, у него каждый раз была новая. Черт, я обожаю Ланса Хайтауэра.